Золотая ветвь. Исследование магии и религии

Не последним из преимуществ, которое айн рассчитывает извлечь из убийства культового животного, является возможность как в настоящем, так и в будущем досыта наедаться мясом этого животного в подобных случаях. Источником этой приятной надежды служит его уверенность в духовном бессмертии и телесном возрождении животных из мертвых. Эту уверенность, на которой основываются многие курьезные обычаи, разделяют с винами первобытные охотники во многих частях света. Некоторые из этих обычаев мы сейчас приведем. Пока же важно отметить, что торжества, во время которых айны, гиляки и некоторые другие народности с заверениями в своем уважении к ним и в горе по случаю их утраты предают смерти ручных, вскормленных в клетках медведей, возможно, являются не чем иным, как расширенным и торжественным воспроизведением обрядов, которые охотник совершает над тушей дикого медведя, убитого им в лесу. Мы располагаем прямыми доказательствами того, что у гиляков дела обстоят именно так. Для уяснения смысла гилякского ритуала нам, по словам Штернберга, «прежде всего следует помнить, что медвежьи праздники не устраиваются, как это принято безосновательно полагать, исключительно по случаю умерщвления прирученного медведя; справляют их и в тех случаях, когда гиляку удается убить медведя на охоте. Правда, в этих последних случаях праздник не достигает такого размаха, но сущность его от этого не меняется. Когда в селение вносят голову и шкуру убитого в лесу медведя, его жители оказывают им торжественный прием, сопровождаемый музыкой и пышными обрядами. Голову, как и во время жертвоприношения медведя, откормленного в селении, кладут на священный помост, кормят и подносят ей дары. По такому случаю также собираются почетные гости (нархи), также приносятся в жертву собаки, а кости погребаются на том же месте и с теми же почестями, что и кости медведя, выкормленного в селении. Другими словами, великий зимний праздник является не более как расширенным воспроизведением обряда, который соблюдается по случаю умерщвления каждого медведя».

Следовательно, противоречие в обрядовой практике народностей, почитающих и чуть ли не обожествляющих животных, на которых они охотятся, которых они убивают и съедают, является не столь вопиющим, как казалось на первый взгляд. У них есть для такого образа действий основания, и притом весьма веские. Первобытный человек никоим образом не является таким нелогичным и непрактичным, каким он может показаться поверхностному наблюдателю. Над проблемами, которые его непосредственно касаются, он размышлял достаточно глубоко, и, хотя выводы, к которым он пришел, часто очень далеки от тех, к которым пришли мы, не стоит отрицать за ним заслугу терпеливого и продолжительного размышления над фундаментальными проблемами человеческого существования.

Обратимся к интересующему нас вопросу. В данном случае первобытный человек, с одной стороны, считает медведей вообще животными, вполне подчиненными его нуждам, а с другой — выделяет из их числа отдельные особи, которым он оказывает почитание, доходящее чуть ли не до обожествления. Такое отношение не дает нам основания поспешно обвинить его в иррационализме и непоследовательности; напротив, нам следует попытаться встать на его точку зрения, посмотреть на вещи его глазами и отрешиться от предубеждений, которые оказывают столь глубокое влияние на наше мировоззрение. В таком случае мы, скорее всего, обнаружим, что, каким бы абсурдным ни казалось нам поведение первобытного человека, он, как правило, основывает свои поступки на логике, которая, как ему кажется, не противоречит данным его ограниченного опыта. В следующей главе я собираюсь подкрепить это утверждение примерами. Я постараюсь показать, что у айнов и других племен Северо-Восточной Азии торжественный ритуал медвежьего праздника является всего лишь наиболее явным примером религиозного поклонения, которое первобытный человек, руководствуясь принципами своей варварской философии, оказывает животным, убиваемым и употребляемым в пищу.

Глава LIII УМИЛОСТИВЛЕНИЕ ОХОТНИКАМИ ДИКИХ ЖИВОТНЫХ

Итак, первобытный человек не ограничивает свое объяснение жизни верой в вечную и бессмертную душу человека — он распространяет ее на все живые существа вообще. При этом он поступает более великодушно и, возможно, более логично, чем его цивилизованный собрат, который обыкновенно отрицает за животными право на бессмертие и делает его своей единоличной привилегией. Первобытный человек не так высокомерен. Он придерживается мнения, что животные, подобно человеку, одарены чувствами и разумом, что, как и люди, они обладают душами, которые переживают их тела и после смерти блуждают в виде бестелесных духов или возрождаются в телесной форме.