Меж тем первый заезд уже начался, и зрители стали криками поддерживать тех, на кого поставили деньги, и тех, за кого просто болели. Многие вскочили с мест, чтобы лучше видеть. На ипподроме стоял невероятный шум. Лошади летели к финишу, развевались гривы, мелькали конские ноги, жокейские куртки, шлемы. Лотта Рейнлейн вскочила с места, не помня себя. Она видела, что «ее» жокей на своем скакуне летит впереди остальных и с каждым мгновением все ближе к заветному финишу.
– Давай! Давай! – кричала она, потрясая кулачком и обезумев от восторга.
Но вот сзади выскочил другой всадник на светлой в яблоках лошади и стал подбираться все ближе… Трибуны взревели. Жокей Лотты впереди на полкорпуса… преследователь поравнялся с ним… Преследователь обходит его!
– Ах, проклятье! – вскрикнула балерина вне себя, топая ногой.
Но тут жокей Лотты совершил почти невозможное – на последних метрах дистанции он собрался, догнал противника и, казалось, имел все шансы выйти вперед. Однако неожиданно на вороном скакуне вылетел третий всадник и погнал, погнал к финишу… Его конь мчался так, словно обрел второе дыхание, да что там мчался – летел, повинуясь умелой руке наездника. Вороной выиграл полкорпуса на финише, придя первым.
– Невероятно! – только и мог сказать пораженный король. Его старшая дочь заулыбалась: она была счастлива, что ставленник фаворитки потерпел поражение. А королева Шарлотта захлопала в ладоши так громко, что ее свекровь оглянулась с недоумением.
– Не каждый день удается так развлечься, – объяснила королева с широкой улыбкой.
Собственно говоря, королева сказала правду, но не всю, даже поражение ставленника Лотты мало что значило для нее. Почему-то в эти мгновения она особенно остро ощутила, что наконец-то она свободна и может дышать полной грудью. Словно эмоции тысяч людей, эти сияющие восторгом лица, подбадривающие крики, мельтешение лошадей там, внизу, открыли запертую дверь, за которой она задыхалась, и выпустили ее наружу, приобщили к своему ликованию и к своему миру. Ведь в жизни Шарлотта знала очень мало радости. Свекровь держалась с ней корректно, но прохладно, муж ни единой минуты не был ей верен, и даже свекор, которого все считали умным человеком, едва удостаивал ее словом. В кругу европейских монархов, куда более снобистском, чем принято думать, сама Шарлотта всегда оставалась незначительной немецкой принцессой и королевой страны, которая ничего особенного собой не представляла. Тогда молодая женщина замкнулась в своей чопорности и окружающим установила дистанцию между собой и миром. Так как она была несчастна, ей ничто не нравилось: она с брезгливой усмешкой смотрела на благотворительные порывы свекрови, с презрением – на своего никчемного мужа, с раздражением – на его лучшего друга полковника Войкевича, и даже дети сердили ее больше, чем радовали, потому что она видела только их недостатки, не обращая внимания на достоинства. И внезапно наваждение кончилось: она была счастлива, что девочки визжат от восторга, что скачки оказались такими интересными, что баронесса Корф посоветовала ей, к каким портным лучше обращаться, и благодаря этому на Шарлотте сегодня расшитое розами шелковое платье, которое отметил даже этот несносный Войкевич, заявив, что государыня выглядит восхитительно, и он опасается сказать больше, иначе его слова истолкуют превратно. Ах, чудесная, милая баронесса! Шарлотта даже привстала на месте, чтобы увидеть Амалию. Та сидела, обмахиваясь веером, и о чем-то беседовала с подошедшим к ней генералом Новаковичем, который навис над ней, как облаченная в парадный мундир белокурая башня. Генерал сказал что-то, Амалия засмеялась, Оленин улыбнулся, не разжимая губ. Но тут Амалия ответила, судя по всему, каким-то колким и задорным замечанием, и Новакович аж порозовел от удовольствия, а Петр Петрович поглядел на нее с удивлением и восхищением.
– Цецилия, – решившись, сказала Шарлотта фрейлине, – позовите в нашу ложу баронессу Корф, пожалуйста.
Стефан посмотрел на супругу удивленно, но возражать не стал, и через несколько минут Амалия в сопровождении Оленина показалась в ложе. «Какие кружева!» – подумала Шарлотта, глядя на платье баронессы. Любая другая женщина на месте королевы почувствовала бы укол зависти и сказала бы Амалии что-нибудь нелестное, но вся неприязнь Шарлотты была обращена на Лотту Рейнлейн, а Амалия ей скорее нравилась. К тому же королева ни на минуту не забывала, что она по положению гораздо выше и к тому же на несколько лет моложе – хотя, глядя на дам, никто бы этого не сказал.
– Надеюсь, я не разлучила вас с генералом? – спросила Шарлотта с улыбкой.
– О, что вы, ваше величество!
Амалия могла бы добавить, что пошлые комплименты Новаковича ей уже порядком наскучили, но не стала углубляться в детали.
– Кажется, вы всех присутствующих уже знаете, – сказала королева. – Милорад! Пожалуйста, распорядитесь, чтобы принесли стул для госпожи баронессы.
– Я сам распоряжусь, – вмешался князь Михаил и вышел.