Золотая всадница

Сидя в карете, Амалия размышляла о том, какому генералу она могла понадобиться и зачем. Вряд ли старый Иванович был замешан в происходящем, или баронесса Корф совершенно не разбирается в людях. Генерал Новакович, тот самый, который подарил ей желтую лошадь, был арестован по делу валетов, но ходили слухи, что доказательств против него не нашлось и его пришлось отпустить. Таким образом, если он действительно жаждал власти, то вполне мог возглавить переворот. Хуже всего, если друг Лотты и Кислинга, генерал Ракитич, поднял мятеж, чтобы подчинить Иллирию Австрии. Вот Ракитич вполне мог отдать приказ доставить к нему Амалию – например, с целью передать через нее российскому правительству, чтобы оно не вмешивалось в здешние дела. Еще имелся Блажевич, генерал в отставке, ныне депутат парламента – совершенно незаметный человек, с которым она за все время перебросилась разве что парой фраз. А так как в жизни именно незаметные люди частенько преподносят самые заметные сюрпризы, то Амалия невольно задалась вопросом, уж не обвел ли он ее вокруг пальца своим обманчиво простым видом. Но тут она поглядела в окно, и мысли о Блажевиче вылетели у нее из головы.

Карета как раз проезжала площадь, на которой стоял особняк, подаренный королем Лотте Рейнлейн. В центре площади высилась величественная конная статуя короля Владислава, но вовсе не она привлекла в эти мгновения внимание Амалии, а расположенные неподалеку от статуи фонари. На одном из этих фонарей висели два тела, первое принадлежало австрийскому резиденту Кислингу, а второе – Лотте Рейнлейн. Это было белое видение в балетном наряде, похожее на отслуживший свое манекен. Руки балерины бессильно повисли вдоль туловища, и она слегка покачивалась на осеннем ветру. Вокруг памятника и вокруг повешенных клубилась густая толпа, и какой-то оратор, взобравшись на постамент и держась для устойчивости за ногу коня, произносил пламенную речь. Маленькая собачка, как две капли воды похожая на Талисмана, металась возле фонаря с повешенными и пронзительно скулила.

«Нет, – сказала себе потрясенная Амалия, – это не Ракитич… Это не он стоит во главе мятежа».

– Выходите, сударыня!

Боже мой, она отлично помнит это место. Дворец князя Михаила, тот самый, в котором она впервые увидела короля. Только теперь двор заполнен людьми с синими повязками на рукавах, среди них не только военные, но и штатские.

Интересно, что стало с князем? Или он успел спастись? А король, а его семья, а Милорад? Если удача неокончательно отвернулась от Стефана, он может быть цел и невредим; но вряд ли заговорщики оставили в живых его главного телохранителя. Бедный Войкевич!

– Сюда, – говорит конвоирующий ее офицер и, встретив королевский взгляд Амалии, добавляет: – Прошу вас, сударыня.

Куда исчезли представительные лакеи, надменные придворные, разряженные иллирийские дамы? Во дворце наследника все вверх дном. Вдохновенные лица, вдохновенная суета. Кто-то тащит охапку винтовок, еще двое несут ящик с гранатами. Бежит курьер с безумными глазами, и Амалия словно кожей ощущает электричество, – иначе и не скажешь – витающее в воздухе.

– Прошу вас, подождите…

Она кутается в шаль Муси, хотя ей вовсе не холодно, а скорее наоборот. Через минуту офицер возвращается.

– Прошу. Генерал вас ждет.

Она вошла, и дверь за ней тотчас же затворилась.

Подняв голову, Амалия встретилась взглядом с человеком, который сидел за столом. Надо сказать, что менее всего она ожидала увидеть тут его.

Глава 26 Неучтенный элемент

– А я и не знала, что ты стал генералом, – сказала она.

Милорад Войкевич улыбнулся одними углами губ. Он понимал, что им предстоит непростой разговор, и в его власти было этого разговора избежать. Но полковник Войкевич, или, как он называл себя сейчас, генерал Войкевич не привык пасовать перед трудностями. Напротив, они его вдохновляли.

– Одно время король хотел произвести меня в генералы за то, что я спас ему жизнь на ипподроме. Нет никакой разницы, дает звание бывший повелитель или народ. Но я полагаю, получить звание от народа почетнее.

И он посмотрел на Амалию своими черными непроницаемыми глазами. И, хотя в его взгляде, в поведении, в словах не было ничего оскорбительного, Амалия так и вспыхнула.

– Это ты велел повесить Лотту и Кислинга? – спросила она, еле сдерживаясь.

– Я уже давно собирался это сделать, – ответил Милорад, словно речь шла о самой обыденной вещи. – Надо было повесить и твоего Оленина…

– Он не мой.

– Но я дал тебе слово, что его не трону.