Золотая звезда

Бургомистр города Ерофеев не любил сумерек. В сумерки приходили мрачные мысли: он боялся, что выстрел в окно может повториться. Как только начинало темнеть, Ерофеев приказывал запирать ставни. Глухая старуха ставила перед ним тарелку солёных грибов, графин и чайный стакан. Ерофеев раскрывал «Ниву», перелистывал её и, в сотый раз проглядывая одни и те же картинки, незаметно осушал графин – это была его обычная вечерняя порция.

В один из таких вечеров во дворе залаяла овчарка, послышался говор и чей-то громкий голос назвал его имя. Ерофееву стало не по себе, но он пересилил страх и вышел в кухню. На пороге стоял высокий молодой человек в полушубке и охотничьих сапогах.

– Иноземцев, – назвал он себя. – Мы с вами до сих пор не были знакомы.

– Прошу! – с облегчением вздохнул Ерофеев. – Рад познакомиться.

Он посторонился и дал гостю дорогу. Иноземцев с некоторым удивлением посмотрел вокруг. Его поразили грязь и запустение этой мрачной комнаты с закопчённым керосиновой лампой потолком.

Тем временем Ерофеев достал фаянсовую кружку, поставил её перед Иноземцевым и наполнил самогоном.

– Для первого знакомства следует выпить... А вы какой молодой! – продолжал, как бы думая вслух, Ерофеев. – Вы не из дворян?

– Нет, не из дворян.

– Я из мужиков. Должно быть, потому немцы со мной не церемонятся.

– Они и со мной не церемонятся.

Ерофеев поднёс к губам стакан, не отрываясь выпил его до дна и понюхал хлебную корочку. Потом положил голову на согнутый локоть и долго смотрел на Иноземцева.

– Вот вы, Иноземцев, глядите на меня и думаете: на нём кровь тучковских колхозников.

– Думаю.

– Меня все ненавидят – стреляли в меня. Вчера против моих окон, на заборе, написали: «Скоро сдохнешь». Под носом у охранника написали. Скажите: вы в лагере, в Руднице, сидели?

– Нет, не сидел.

– А я сидел. Там нас шестьсот человек было, осталось сотни две, когда я вышел. Как это вам посчастливилось?

– Я с первых дней пришёл к немцам.

– Говорят, это вы Разгонова выдали?

– Какого Разгонова? Партизана? Я сроду его не видел.

– А почему же вы у немцев в чести?

– Умею работать. Я дорожник. Потом характер у меня лёгкий, могу спеть, сплясать и выпить могу при случае... А вернее всего – я им нужен.

– Я только троих знаю, кто ко двору немцам пришёлся. Вы да я и ещё третий... Только он не русский, а немец обрусевший.

– Что-то я не знаю такого.

– И не можете знать, раз в Руднице не сидели. Краузе – его фамилия. Густав Максимилианович. В политехникуме учился, в Риге. Он об этом немцам говорил, они сначала не верили Краузе.

– Понятия о таком не имею. А вы его хорошо знаете?

– Две недели в лагере одной рваниной укрывались. Он болел малярией. Потом вдруг приехал за ним сам Шнапек. Прямо к нему, поговорил немного и увёз. На своей машине увёз. Я думаю, этот Краузе давно в России.

– Почему вы так думаете?

– Даже не думаю, а уверен. Я немного немецкий знаю. Разговор шёл при мне, я слышал... ну, не всё слышал, а кое-что. Выпейте, а то мне неудобно. Всё-таки вы гость.

Иноземцев рассмеялся:

– Ну, какой я гость!

– Не пейте, если не хотите. Мне всё равно. Послушайте... – он приподнялся и заглянул в глаза Иноземцеву. – Послушайте... Это вас Шнапек ко мне послал, да?

Иноземцев помолчал и сказал с деланной небрежностью:

– Конечно. И это плохой признак.

– Ну и что же? Пьяному мне всё равно. Ничего не страшно, – он наклонился и взял за плечо Иноземцева. – А вы вот не пьёте... Не понимаю вас...

Глава XV Гиблые места

Фон Мангейм писал в Шварцвальд дяде Отто, владельцу майората и генералу в отставке: