Золотая звезда

– Может быть, для вас... Мне кажется, что вы чувствуете себя слишком безопасно в лесу. Я не уверен в том, что вы достаточно благодарны нам за то, что мы для вас сделали.

Вероятно, Иноземцев понял, что разговор принимает характер допроса, и с некоторым волнением сказал:

– Я работаю, господин генерал, меня хвалили за мою работу.

Фон Мангейм точно перевёл этот ответ Иноземцева и вдруг, как бы продолжая перевод, добавил:

– А если я вам не угоден, то я могу вообще не работать, не забывайте этого, господа.

Фон Мангейм произнёс фразу, которую не говорил Иноземцев. Такая фраза в устах русского могла стоить ему головы. И трое немцев – генерал, фон Мангейм и Шнапек, – не сводя глаз с Иноземцева, следили за выражением его лица. Но лицо Иноземцева попрежнему выражало спокойную почтительность.

– Я хочу знать, – резко сказал генерал, – я хочу знать, как вы относитесь к нам, к немцам, к немецкому народу, к немецкой армии, каковы ваши истинные чувства. Отвечайте искренно... Переведите ему!

– Мои чувства к немецкому народу? – спокойно отвечал Иноземцев. – Немецкий народ – великий народ, немецкая армия – громадная сила. Я многому научился, с тех пор как работаю у вас... Вот всё, что я могу сказать.

– Всё? – переспросил Мангейм.

На этот раз, приступив к переводу, он совершенно исказил смысл ответа Иноземцева.

– Немецкий народ, – переводил фон Мангейм, – жестокий, суровый народ, германская армия грубо обращается с нами, русскими, – как же я могу хорошо относиться к вам, господа?

Снова три немца пытливо всматривались в лицо Иноземцева. Но никакая тень не затемнила его открытого, простодушного лица.

– Нет, он ни слова не понимает по-немецки, – произнёс генерал, когда Иноземцев закрыл за собой дверь. – Ни один знающий наш язык и скрывающий это человек не выдержал бы такого испытания. Как вы думаете, полковник?

– Возможно, он не говорит по-немецки, но тогда откуда русским известно многое из того, о чём я говорил доверительно с группенфюрером?

– Я мог бы сказать то же самое о ваших разговорах с другими. Так или иначе, ваши подозрения остаются пока только подозрениями. Этот человек нам нужен. Если вас раздражает его самоуверенный тон, я сумею сбить с него спесь и сделаю это без излишней грубости, – с раздражением сказал фон Мангейм.

– Вообще я не верю русским, это – моё правило, – вызывающе заговорил полковник Шнапек, – не верю никому из них, кроме тех, которые собственными руками или как-нибудь иначе убивали своих соотечественников. Этих ненавидят, и волей-неволей они должны служить нам. Что касается этого человека...

– Я позволю себе перебить вас, полковник... А Тася Пискарёва?

– Тася Пискарёва имеет особые заслуги. Она выдала нам Разгонова.

– Очень хорошо, но вы же сами сказали, что каждая мысль Иноземцева известна Тасе Пискарёвой, и до тех пор пока он её любовник, вы всё знаете о нём. Тогда к чему же была сегодняшняя комедия?

– Лишняя проверка не мешает. Но в общем, пока возле Иноземцева Тася Пискарёва, я склонен верить Иноземцеву.

– Наконец! Вот это я и хотел услышать от вас, господин полковник.

– У цезарей бывали любимцы-вольноотпущенники, – усмехаясь, заметил генерал, – вы, мой друг Мангейм, – не Нерон, и пусть это не будет ваш Тигеллин. Кроме этого русского я не вижу человека, которому можно поручить важное дело.

Он подошёл к рельефной карте, на которую были нанесены леса, озёра, болота этой гиблой земли.

– Видите ли, господа, здесь должна проходить дорога – в этих ужасных местах, где нельзя рыть окопы, где блиндажи надо строить на сваях и соединять их мостками. Вы не хуже меня знаете эти места.

– Приблизительно.

– Я воевал здесь год и потерял лучших егерей. Лучший полк вместе с командиром полка и офицерами лежит на верхнем кладбище в городе Плецке. И погибли они только потому, что здесь от сотворения мира не было сносных дорог. Этот русский умеет строить дороги в болотах, а наш дорогой полковник Гунст не умеет, в этом мы убедились на собственных боках. Через месяц у нас будет неизвестная противнику дорога, по которой можно пропустить три армии. И всё это наш молодой русский и люди, которых он умеет заставить работать! А вам, я вижу, хочется поскорее сломать ему хребет. В конце концов это не поздно будет сделать, когда он построит дорогу. Судьба города Плецка, судьба этого участка фронта зависит от дороги, которую построит наш «вольноотпущенник»... Поэтому будьте с ним ласковы. Не так ли?

Фон Мангейм вышел из кабинета генерала и увидел Иноземцева, со скучающим лицом сидящего у стены на диване.

– Я заставил вас ждать, – сказал фон Мангейм, – генерал – мой старый знакомый, и он не мог отказать себе в удовольствии поговорить о наших общих друзьях... Я очень рад, что вы оказались нам полезны, вы можете сделать большую карьеру.

– Я об этом не думаю, я вовсе не честолюбив, – ответил Иноземцев с обычной своей небрежной манерой.

– Какие же у вас страсти?

– Женщины, – немного подумав, сказал Иноземцев, и фон Мангейм не мог не улыбнуться.

– Это при вашей наружности – доступное для вас удовольствие.

Разговор продолжался уже в автомобиле.