Золотаюшка

Алексей Николаевич, жалея, что не взял с собой бинокль, всматривался в глубины неба до рези в глазах и различал движение далекой синевы и облаков навстречу друг другу, и отмечал, как пространство небес заполняло колыхание сиреневого воздуха, это колыхание шло широкой полосой. Этот видимый воздух неслышно опадал, подлетал под самодовольные облака и поддевал их играючи, покачивал, подгонял один клуб за другим и, устав, обрушивался вниз на землю, на травы, шерстил их, успокаивался на берегу у воды, чуть порябив ее, и рассеивался вокруг, споткнувшись о какую-нибудь стойкую былинку. Алексей Николаевич жалел, что упустил эту ветреную встречу неба и земли, он бы встал, подставляя глаза и дыхание этому сиреневому воздуху, и так стоял бы остолбенело, грудью навстречу его сатанинскому напору. А потом ветер рождался вновь. Но это был уже другой, теплый земной ветер. Алексей Николаевич любил его и любил вставать, услышав сначала как бы вздох, потом шелест, затем тугой порыв и шум, безобидное бушевание по воде и кустам.

От травы и воды до невообразимой дальней космической глубины обманчивая пустота заполнялась резкими земными звуками: высвистом птиц, щелканьем пастушьего кнута, одинокими людскими голосами и далеким степным тарахтеньем машин.

Алексей Николаевич, как ребенок, радовался мысли, что ему удалось увидеть небесный ветер, и в его душе были и удивление, и тихая радость, и некоторый сокровенный страх и неловкость оттого, что он, лично, неожиданно подсмотрел что-то вроде тайны природы, а может, это ему только казалось, но, во всяком случае, он с гордым сожалением признавал, что такого неба и таких ветров в Африке не было и нет. Все это: земля и небо, ветра и он сам, наедине с природой, — представлялось ему огромной домной, в которой природа безмолвно плавится на свой лад и риск, по своему непременному графику, и все, что находится в ней сущего: и и почва, и злаки, и люди, и птицы, и вода, и цветы. А еще человеческая душа…

Алексей Николаевич отдыхал. Отдыхал самозабвенно и хотел, чтоб никто ему не мешал, даже любимая жена и дочурка. Кто знает, когда ему еще придется встретиться один на один с Африкой, природой и самим собой!

Он нехотя отмахнулся рукой от требовательно-нежного, даже слишком ласкового, как дома, голоса Натальи:

— Идем, семья международная хочет есть! Поедим — не поедим, на меню хошь поглядим!

Алексей Николаевич почувствовал голод, вздохнул и подошел к стоянке.

— Знаешь, Наташа! Я видел… ветер!

— Хэ, хэ! Заливай!

Он пристально посмотрел в ее родные, округлые, цвета неба, глаза, ожидал, что она непременно скажет в ответ, мол, допрыгался, мол, это от усталости у тебя… И она сказала это.

Он замялся растерянно.

— Дак что же, выходит, и в Африке мы не были?

Она молча погладила его по голове и указала рукой на еду.

Алексей Николаевич чуть рассердился.

Вот так же не поверили ему, когда, заплывая в Черное море далеко от берега, он увидел рядом с собой дельфина и его глаза.

Он развеселился, вспомнив странный и чуть нелепый черноморский курортный городок, в котором вдруг сгорела пожарка, дикий берег — отвесный скалистый обрыв, с которого жители, а за ними приезжие отдыхающие умудрялись спускаться на берег почище иных альпинистов. Почему-то местные власти не додумались построить элементарную винтовую спусковую лестницу из дерева или железа.

Он тогда далеко заплыл в море, и, нырнув в холодные воды глубин и вынырнув, вдруг увидел перед собой чьи-то смеющиеся глаза. Подумал, что это какой-нибудь аквалангист-ныряльщик в маске. А потом понял, что это просто дурашливый добродушный дельфин смотрит на него. Рассказывал об этой встрече всем — ему не верили и, уезжая, он с горечью отметил, что окна многих домов занавешаны вьющимися гирляндами растения — «бабьи сплетни», которые не цветут.

А здесь другой, уральский край земли, и где-то там, в вышине, вовсю гуляют планетные ветра. Было тихо, беззвучно. Небесный ветер-странник, тот, который опускался, ухая, вниз к людям, спрятался, наверное, где-то на своем седьмом небе.

На душе Алексея Николаевича было полетное настроение. Какие-то доселе неизведанные величавость и восторг долго держались во всем его существе, и когда приник грудью и сердцем к зеленой земле, словно прикоснулся к меридиану, который пролег по его стране, опоясывая ее просторы, и тогда, когда увидел могучий планетный ветер…

Да, и там, в Африке, и здесь, на родном Урале, он прикасался к нему, понимая, что этот общечеловеческий меридиан проходит по небу и по земле, через людские сердца, их державное время, их добрые мечты и их мирные напряженные рабочие руки.

СТАЛЕВАР БАЮШКИН Маленькая повесть

1