Золотаюшка

Он ответил не сразу. Год как они женаты, и это был первый отпуск в его жизни, который они будут проводить вместе с женой. Он еще и сам не знал, как и где они будут его проводить. Конечно, весело было бы бухнуться в море, которого он еще ни разу не видел, загорать на солнечных пляжах, есть шашлыки и пить вино с каким-нибудь генацвале в обнимку… Но ведь зима… Или просто сесть в поезд — и давай катайся дни и ночи по всей стране, по городам и селам… А потом сойти где-нибудь на станции, в каком-нибудь красивом месте, чтоб леса и озера кругом и шалаш на берегу. Наталья у костра ждет, а он окуней и щук ей на сковородку играючи бросает. Вот хохоту! Но ведь зима…

А еще лучше… Но он не успел подумать о том, что «еще лучше», Наталья беспокойно заворочалась и снова спросила:

— Так куда же мы поедем, а?

— Не знаю. Поедем, куда хочешь.

— К морю, на юг! Туда все люди ездят!

— Чудачка! Кто же зимой на море загорает?

Да, действительно, зимой все курорты закрыты и на морских берегах людей-то всего раз-два и обчелся.

Вот в прошлом году, когда он был еще холост и отпуск по графику ему выпал на лето, можно было бы двинуть к морю, но он послушался Веньку Рысина и пропылил целый месяц в Реченске…

А сейчас куда зимой двинешь? На родину, в Верхнеуральск, к бате с матушкой в гости. Там — раздолье, уютные сугробы, горячая деревенская печь, бражки вдоволь, да и дружки в каждом доме, не считая родни.

Начал издалека, как бы раздумывая:

— Верхнеуральск рядом… Чем не курорт? Батю сколько времени не видал.

— Как хочешь… А только я тебе вот что скажу. И я ведь тоже больше года родителей не видела!

— Ну, началось… Обиделась. Я же это просто так сказал. А вообще-то надо еще день отработать. Тогда и решим.

— Ванечка! А может быть… разделим отпуск пополам? Пятнадцать дней у твоих родителей, в Верхнеуральске, и пятнадцать — у моих, в Реченске!

Наталья встрепенулась вся от такой простой радостной мысли, навалилась на него теплой мягкой глыбой, и Иван засмеялся.

— Может быть. Спи.

— Сплю.

Уже полусонная, жена, дыша ему в плечо, беззащитно по-детски спросила:

— Вань, а Вань… А ты покажешь мне когда-нибудь место, где ты работаешь? На гору сведешь?

— Голова закружится.

— А я не забоюсь.

— Нечего там тебе делать. Сиди дома.

Она повернулась к стене и вскоре уснула.

Ему показалось, что она чуть-чуть обиделась, но вести ее на гору ему не хотелось. Это был его мир, его работа, его тревога, и он не представлял себе, зачем она может оказаться там, в этом непонятном ей мире.

Окна стали голубыми, и пропали звезды; умолк движок, и погасли скрипучие лампы на стройке; за окнами во дворе лежали тихие, уснувшие снега, и не было морозного ветра.

Там, в Реченске, сейчас тоже все в снегу: и город, и горы, а в доме у гостеприимных тестя и тещи жарко топится печь… Интересно, как там зимой?..

Пылаеву представилось, как они встречают их с Натальей, конечно, обрадуются, переполох будет полный, а по вечерам будут вестись бесконечные беседы и он будет сражаться с батей в шахматы, а из угла, строча на машинке шитье, будет косить на него горячим сатанинским глазом веселая Панна.

Вспомнив Паню, старшую женину сестру, он почувствовал, как заколотилось, а потом обмерло сердце и щекам стало жарко.

Рядом спокойно спала жена, теплая и нежная, доверчивая и безобидная, и ему было не то чтобы стыдно, а как-то неловко думать о другой, о Панне, но он думал о ней, и она вставала перед глазами громко смеющаяся, смелая и щедрая на поцелуи, красивая, жизнерадостная.

Ведь он сначала на ней хотел жениться, но получилось не так, как загадал, и уехал с Натальей, оставив Панну с горючей и злой обидой.

С Паней, наверное, жизнь пошла бы по-другому. Веселей, что ли…

Он старался сейчас забыть о ней, забыть о Реченске, уснуть хотя бы на час, и он успокоил себя мыслью, что она наверняка уже вышла замуж, и, чтобы не ворошить старое, ни в какие Реченски он не поедет. Тем временем за окнами послышались гулкие залпы подъездной двери, голоса жильцов, и он встал и засобирался на свой последний рабочий день.

…Гора Железная высилась над городом и степью чудом-громадой, закрывая полнеба, изработанная горняками уже наполовину, и сейчас по всему карьерному фронту была опоясана километровыми трассами, на которых шумели электровозы, бурильные машины и экскаваторы. Она питала добротной рудой металлургический комбинат уже несколько десятилетий, и рудные закрома в ее утробе, казалось, никогда не иссякнут — рой и грузи! Она казалась такой привычной, такой вечной… Но однажды Ивана кольнула мысль: «А ведь когда-нибудь придет ей конец, что тогда?»

Кольнула и ушла, оставив в душе какую-то смутную тревогу.

Внизу под большим отвесным обрывом, на дне глубокого котлована, как в пропасти, рылся в отвалах породы, вгрызался в землю суетливый экскаватор, будто хотел дорыться до самой ее середины — земного ядра; другой, скрежеща и лязгая всеми своими железными конечностями, стоял повыше, на террасе, и часто вскидывал хобот-ковш, словно старался выбраться из котлована и взобраться по ступеням на верх горы под вольные, высокие ветра.