– Вы не доверяете мне, Александр Игоревич. И правильно делаете. Не бойтесь, мы с вами не обсуждаем ничего, что могло бы причинить вам вред. Я получил эти сведения в милиции.
– Кто вы?
– Ассенизатор.
– Я не расположен к шуткам.
– Понимаю. Но я действительно ассенизатор. Ассенизационная служба "Авгиевы конюшни". Поверьте, юмора здесь меньше, чем кажется на первый взгляд.
– Выгребными ямами заведуете?
Проснулась злость. Если бы Чистильщиков стоял напротив, Золотарь бы его ударил. Хотя "ударил" – это фигура речи. Обругал? – тоже вряд ли. Ну хорошо, всем видом показал бы, что собеседник переступил черту. Ассенизатор, которому менты докладывают обстоятельства дела. Бас, рост, красивые глаза – отчего ж не доложить?
– Заведую, – вздохнул Чистильщиков. – Ох, и вонючая у меня работа, Александр Игоревич! Не шанель, нет, не шанель. А что делать? Кому-то ведь надо… Извините, мне пора. Будут новости – отзвонюсь. Ну и вы нас не забывайте.
– Погодите! Мне сообщать капитану?
– О чем?
– Про ублюдка!
– Не беспокойтесь. Я сам все передам. И ссылку перешлю. До свиданья!
Гудки.
Некоторое время Золотарь сидел, глядя в окно. Ночь, улица. Фонарь. Аптеки нет, зато есть "Second hand". Хорошо бы выпить. В такой ситуации герой всегда пьет. Виски, коньяк; текилу. Ром и кальвадос. В баре нашлась початая бутылка водки, куда для аромата были добавлены корочки лимона. Сойдет, мы не герои.
Мы так, погулять вышли…
Он выпил пятьдесят грамм, поморщился и зашлепал на кухню. Мысль о яичнице была очень привлекательной. В холодильнике есть кусок сала. И лук. Готовя еду, он вслушивался, не зазвонит ли телефон. Пусть это будет бывшая. Пусть она скажет, что с Антошкой все в порядке.
Никто не позвонил.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
ПРЫЖОК ЧЕРЕЗ ГОЛОВУ НАЗАД
1
Как будем спасать "напружиненные лезвия"? Написать без затей: их мечи скрестились? Автор заругается. Скажет: примитивно. Для Берроуза, значит, не примитивно. Для Муркока, для Вальтера Скотта… Нет, у Скотта иначе:
Ладно, сделаю художественный образ: «Их мечи скрестились, упруго подрагивая.» Гению понравится. Ему по душе эротические аллюзии. А что взгляды мечей, один из которых уткнулся? Тоже скрестились? Нельзя, тавтология. Ну, допустим, взгляды встретились. Мечи скрестились, взгляды встретились…
И разошлись, как в море корабли.
С прыжком через голову назад все ясно – обратное сальто. Если угодно – ловкое обратное сальто. Потрясающе ловкое, энергичное, самое обратное в мире сальто. Каждому существительному – по три прилагательных. Во-первых, это красиво…
Телефон громко запротестовал.
– Да! Слушаю!
– Саша! Антончик очнулся!
Раньше я готов был убить бывшую за "Антончика". Слышать не мог. Бесился, так раздражало. А сейчас – ей-богу, расцеловал бы.
– Как он?
– Доктор говорит, выкарабкается. Сашенька, я всю ночь не спала, молилась… Это знак. Я сердцем чую, это знак нам с тобой. Мы неправильно живем. Нет, ты не подумай, я тебя назад все равно не приму. Я о другом. Нам надо пересмотреть все, абсолютно все…
– К Антошке пускают?
– …все ценности. Они ложные. В них нет спасения…
– Пускают или нет?!
– Пока нет. Можешь не ездить. Я же понимаю, ты занят… Все, что надо, я принесла. Лекарства купила, кефир, санитарке дала десятку, чтоб ухаживала. Представляешь, она еще и фыркнула! Что мне, мол, ваша десятка! Я с нее не разбогатею… А сколько надо было дать? Как ты думаешь?
Бывшая тарахтела, как швейная машинка. Я не слушал ее. Антошка выкарабкается. Остальное не имело значения. В такие минуты веришь чему угодно. Доктор сказал, доктор знает, что говорит. Она молилась, а я, сволочь, водку пил. И совесть за глотку – цап…
– …надо бежать. Я тебе позже перезвоню.
– Если вдруг пустят, поцелуй за меня Антошку. Я…
– …опаздываю! Эта Лямцер – ты ее помнишь? – такая вредная…
– …постараюсь заехать…
Отбой.
За окном лежал снег. На крышах гаражей, ветках деревьев, на дешевеньких "аттракционах" детской площадки. Двор-патриций закутался в белую тогу. Лохматый барбос, дурея, кувыркался в сугробе. Сосед с третьего этажа прогревал свою "Волгу". Оба старенькие, и сосед, и машина…
Жизнь продолжалась.