Золото

— Я не жених, — с невольной горечью усмехнулся Карновский.

— Да, да, конечно… Виноват! Да… Ну, так вот. О чём мы бишь? Да… Так я согласен, Вячеслав Константинович!

— На что согласны?

— На ваше предложение. Зрело обдумав, я пришёл к заключению…

— Давно бы так! Всё время мальчишкой вели себя!

Карновский присел снова к столу и, щёлкнув замочком портфеля, вытащил толстую пачку кредиток и бледно-розовых свежих коробящихся акций.

— Так сегодня, стало быть, винтим опять у головы? — спросил он через минуту уже в дверях таким тоном, как будто только что не было этого обильного для обоих впечатлениями разговора. — Ах!.. Прошу прощения!..

Он посторонился, чтобы пропустить в кабинет Волынцева в пальто и шляпе, даже в калошах, по-видимому торопившегося к издателю.

Учитель гимназии и директор банка холодно раскланялись.

— Это что за визит? — удивлённо спросил Волынцев, подходя к столу издателя и, после небрежного рукопожатия, усаживаясь в кресло.

Гельбталь промолчал и с рассеянным видом барабанил пальцами по столу.

— Зачем пожаловал этот… фрукт? — повторил Волынцев свой вопрос.

— А?.. Что?.. — оторвался от своего раздумья издатель. — Вячеслав Константинович-то?.. Так, по делам заходил, насчёт векселей.

— Гм?.. Странно… Ну да не в том дело. У меня сейчас в кармане такое письмецо лежит, такие факты, что, пожалуй, нашему «генералу» не долго векселями оперировать… Не хотите ли взглянуть?

Гельбталь замялся.

— Время терпит… Я, знаете, сегодня принуждён в губернию уехать, дня на три. Так уж лучше потом.

— Почему же потом? Я пущу без вас.

— Н-нет уж… Я убедительно вас попрошу придержать… пока!

— Это что же?.. Последствия визита?

— Нет, при чём тут визит? Вот-с исправник пишет, штраф на нас наложили, и… очень серьёзный. Надо хлопотать о сложении.

— Зачем же? Разве вы не знаете, что штраф администрации создаёт репутацию газеты?

Издатель криво усмехнулся.

— Какая репутация смотря… Чтобы так репутацию составить, надобно миллионером быть, а я, извините, не миллионер!

— Вот как?.. Гм!.. Благоразумно! Хотя вас можно и за миллионера, пожалуй, принять… Судя по тому, какие у вас деньги на столе запросто валяются!

Гельбталь растерянно схватил и спрятал в ящик стола полученные от Карновского кредитки, которые он забыл даже прикрыть.

— Гм!.. Да!.. — подозрительно промычал Волынцев, наблюдая внезапно покрасневшее лицо издателя. — Крупными суммами швыряетесь, крупными… А это у вас что такое?

Волынцев потянул к себе пачку розовых акций.

— А-ах… Вот что! По-ни-маю!..

Он, расширив глаза, уставился в лицо издателя, напрасно стараясь поймать его бегающий взгляд, потом, разом побледнев от возмущения, порывисто встал и, стукая шляпой по столу, отчеканил:

— Слушайте… вы!.. Или вы сейчас скажете мне, откуда у вас эти деньги, и… и вернёте их при мне вместе с этим владельцу, или… моей ноги у вас не будет. Решайте сейчас!

Гельбталь, в свою очередь, побагровел от ненависти.

— Нет! Уж зачем же-с? — выдавил он, блестя полными бешенства глазками. — Это… зачем же-с? Мои деньги при мне и останутся. И… в своих деньгах я своему, извините, служащему отчёта не обязан давать-с!..

— Ах… так?..

Волынцев быстро направился к двери и на пороге невольно остановился. Все его мечты, мечты создать из этого злосчастного «листка» газету, осветить этот медвежий угол, мечты, которые он вынашивал вместе с Надеждой Николаевной, рушились разом по мановению этого тупого животного.

Он обернулся и, неимоверным усилием воли сдержав гнев, сказал Гельбталю:

— Иван Кузьмич! Отдайте себе отчёт, что вы делаете?.. На какой вы путь встали? С кем рвёте связи?.. Подумайте, что скажет, как посмотрит Надежда Николаевна?

Гельбталь гаденько рассмеялся:

— Надежда Николаевна? Хе-хе-хе-с!.. Разве им при их нежной натуре денежными делами можно заниматься?.. К тому же-с… Ах, простите великодушно… Я и забыл вас поздравить. Только что случайно узнал. Честь имею… Дай Бог совет да любовь!

Волынцев молча глядел на багровое, плотное, скверно ухмылявшееся лицо.

— Пра-а-а-хвост! — от всего сердца невольно вырвалось у него. Он брезгливо плюнул и хлопнул дверью.

Гельбталь на минуту остолбенел от оскорбления. Потом выскочил в контору, повалив по дороге кресло, и, чувствуя себя, как в былое время, типографским мальчишкой, обруганным старшим, задыхаясь, грозя кулаком в сторону лестницы, по которой стучали калоши Волынцева, к великому восторгу бухгалтера, прохрипел плачущим от бешенства голосом:

— Обормот!.. Химик несчастный!..

IV

Карновский, утонув в большом кожаном кресле, задумчиво покручивал ус, пристально глядя в камин, где скалили свои кровавые мордочки тлеющие угли. Звягинцев, в дорожной куртке и мягких оленьих сапогах, мерил большими шагами кабинет, старательно избегая встречаться взглядом с хозяином.

— Ничего подобного! — говорил Звягинцев, продолжая разговор. — В твой талант, скажу больше — в твой гений я не перестаю верить, но… старость берёт своё. Устал я, Вячеслав, говоря откровенно.

Карновский усмехнулся:

— Устал? И это всё, что ты мне имеешь сказать?

— Разумеется, всё.

— И экстренно покидать заимку тебя заставляет одна лишь… усталость?