Золото

— Изумительно! — горячо отозвался он. — Изумительный человек, говоря откровенно. Помилуйте! Ликвидировать дело в начальной, так сказать, стадии его развития! Заплатить всем полным рублём… и это в такую минуту, когда только ленивый не точил на него зубы, когда все и каждый норовил подставить ему ногу… Нет, знаете, отъезд таких людей из нашего края, и отъезд навсегда, — это огромная потеря. Сегодняшний день действительно юбилей, но… печальный юбилей!

— Таких людей понимать надо, — сочувственно отозвался голова.

— Именно понимать! — подхватил адвокат. — А много ли найдётся у нас способных понять талант и ширину его размаха? — значительно покосился он в сторону сорокалетней вдовушки Паншиной, наследовавшей после мужа богатейшие прииски.

— Мне кажется, мы ещё услышим про Вячеслава Константиновича, — задумчиво сказал Закржевский, позванивая в стакане ложечкой. — Такие натуры не меркнут, не догорев до конца.

— Какое-нибудь крупнейшее, громкое предприятие в столице? — мечтательно проговорил адвокат.

— Или… громкий процесс! — язвительно отозвался со своего места прокурор.

— Жалеете, что вам не придётся выступить его обвинителем?

— Отчего же? Весьма вероятно, буду иметь это удовольствие… Стоит получить перевод в Петербург.

— Ну, в таком случае Вячеслав Константинович может спать спокойно! — пробасил голова. — Разве детишкам его за наследство спорить придётся. Тогда, пожалуй, с вами в петербургском суде они встретятся…

— Ах! Кстати! — встрепенулась головиха, шушукавшаяся с хозяйкой. — Детишки? Оказывается, наш Вячеслав Константинович поехал жениться!

— В самом деле?

— Ну да! Почтмейстер сам передавал мне, что две недели тому назад он отправил в Петербург согласие… И представьте — по телеграфу!..

Головиха почему-то обращалась со своим сообщением исключительно в сторону Надежды Николаевны, говорившей с дочерью хозяина на другом конце стола.

— Вы мне говорите? — поинтересовалась девушка.

— Да, вам, мой ангел! Вы знали, что Карновский женится?

— Нет, не знала… Не думаю…

— А я не думаю, а знаю. Я знаю содержание его телеграммы.

— Возможно. Я чужих писем и телеграмм не читаю, — спокойно ответила Надежда Николаевна.

— Слопала, мать? — в восторге загоготал городской голова. — А вот и наш дражайший хозяин! Пётр Иваныч! Да что это с тобой? Или что взаправду стряслось?..

Гости обернулись. Исправник, с бледным, нахмуренным лицом, молча прошёл к своему дивану, уселся и, крякнув, тотчас же принялся за свой остывший чай.

Абрамов, низенький, сухой брюнет с пробором на голове и «котлетками» на щёках, одетый «под лейб-гвардию», какою она представлялась воображению уездного портного, щёлкнул шпорами и голенищами лаковых сапог и пожимал руки с тою особенною грацией, которая присуща чинам наружной полиции, служившим когда-то околоточными в столице.

— Петруша! Ради Бога!.. Что случилось? — испугалась хозяйка, взглянув на мужа.

Исправник, усиленно кряхтя, откинулся на спинку дивана, вытащил платок, с шумом высморкался, словно нечаянно махнувши платком по глазам, и повернул к гостям расстроенное лицо.

— Да… Гм… Ничего. Ничего особенного. Ты, Агнюша, не беспокойся, это не нас касается… Да! Вот и жизнь!.. Сейчас ты жив, здоров…

— Да не томи ты, ради Христа!..

— Да… гм… это я к слову. Да… так вот… Карновский-то наш…

— Что? — чуть ли не в один голос вырвалось у гостей.

— Гм… что?.. Да… приказал долго жить.

— Так точно! — подтвердил становой. — Два часа тому назад, можно сказать, трагически покончил жизнь… В моём участке! — прибавил он с приятной улыбкой, словно смерть общего знакомого была радостной неожиданностью, и он спешил связать эту новость с своим участком.

— Но ведь он только что уехал?

Исправник махнул рукой.

— Что ж, что уехал? По дороге… Несчастный случай!.. — прибавил он с сомнением в голосе.

— Но… каким образом?.. Расскажите подробно.

— Пусть уж он… — Исправник кивнул на станового. — Я, признаться, сам плохо понял.

Становой приятно улыбнулся и щёлкнул шпорами.

— Действительно! — начал он, охорашиваясь, чувствуя себя центром внимания. — Действительно, загадочная обстановка… Я, собственно, самое тело видал только издали, в бинокль, ибо подойти вплоть не представляется физиологической возможности, по причине скользкости льда и глубины снега.

— Он жив ещё… может быть? — беззвучно проговорила Надежда Николаевна.

— Что вы, помилуйте! — приятно улыбаясь, успокоительно возразил становой. — Мыслимо ли с такой высоты? Внизу утёсы, камень. Кроме сего, в бинокль всё отлично видать. У меня «Цейс» полевого типа. Ему сани спинкой прямо на грудь опрокинулись, господину Карновскому то есть… Помимо сего, от головы на окружающем снегу расплывается большое кровяное пятно, размером достигающее… Размера я, извините, в бинокль не мог определить… Туда теперь разве из Мишкиной заимки, оврагом, на лыжах пройти удастся. И то навряд. Саженей сорок-с!..

— Да, где это случилось?