Золото

Тринадцать золотых колец благополучно прибыли в Квебек и перекочевали в банковскую ячейку до лучших времен, когда за ними явится владелец. Три кольца конфисковали и отправили в Оснабрюк. Еще три обнаружили за подкладкой пиджака Генриха-Клауса, когда его раздели в морге. Эти шесть колец, оказавшиеся в одной куче с прочими еврейскими побрякушками в полицейском участке на Зевенплатц, позже рассортировал золотых дел мастер, некто Вассерал, как указано в расписке, что на фризском диалекте означает «маленькая птичка с пронзительным голосом».

Готтенбургштрассе, 137

12 июня 1937

Дорогой Анри,

я устала ждать, когда мы наконец отправимся в Канаду. Вчера наши соседи уехали поездом в Лиссабон, откуда они рассчитывают добраться на пароходе до Нью-Гемпшира. Это путешествие стоило им дома, но они с радостью сделали свой выбор.

Мой ультиматум: Дед Мороз делает мне маленького Санта-Клауса, а моя мама вяжет тебе шерстяную шапку и носки и делает своим наследником. Она будет счастлива. Она все для нас сделает, достанет для тебя пианино, а через полгода она к нам примчится по первому зову, особенно если ты пообещаешь ей рождественскую елку.

Навеки, навеки, навеки твоя

Матильда

Еврейские побрякушки переплавили в золотой слиток «Посейдон» с оттиском трезубца и серийным номером FDG98. В Оснабрюке он находился до марта 44-го, когда его переправили в Баден-Баден. А 4 мая сорок пятого года, после того как сержант Ханс Доппельман и капрал Рейнар Гёльферль расписались в его получении, золотой слиток отправился в Больцано, где спагетти не считаются неотъемлемой частью итальянской кухни, скорее, заморским блюдом, которое заезжим туристам лучше всего готовить в своем гостиничном номере, подальше от людских глаз.

27. Калипсо-Магдалина

В коллекции братьев Гласмин-Контакси из Пармы имелась статуэтка сомнительного вкуса. Братья торговали пармезанским сыром и были совладельцами отеля «Стендаль» и отеля «Верди», то есть извлекали двойную прибыль – из самого известного пармского продукта и двух заезжих знаменитостей.

Статуэтка сомнительного вкуса представляла собой беременную нимфу Калипсо, которую богиня Диана превратила в медведицу и отправила в ночное небо, чтобы по ней могли ориентироваться сбившиеся с пути моряки. Опозоренная Калипсо с огромным восьмимесячным животом, стоя на полусогнутых вывороченных ногах, прикрывала руками одновременно лицо и голую грудь. Диана, целомудренная предводительница нимф-девственниц, сочла поведение Калипсо недостойным, хотя совратитель сыграл с ней подлую шутку. После того как она раз и навсегда отвергла домогательства Юпитера, последний принял образ непорочной Дианы. Богиня, согласно мифу, сама домогалась нимфы и при этом стыдилась своих лесбийских наклонностей. Чем еще можно объяснить столь неоправданно суровое наказание?

Во искупление финансовых грехов, связанных с кинематографом, братья Гласмин-Контакси, помимо прочих благодеяний, передали статуэтку беременной нимфы Калипсо в безвозмездное владение своему кузену, архиепископу Мюнстерскому. Архиепископ объяснил добронравным прихожанам, что на самом деле бронзовая статуэтка изображает Марию Магдалину в момент, так сказать, flagrante delicto,[vii] а ее выпирающий живот, помимо очевидной причины, был также отражением тогдашних (1440-е годы) представлений о женской красоте. Тот же мотив можно проследить на картине Ван Эйка, изображающей Яна Арнольфини и его супругу. Эти фламандские еретики не стеснялись открыто демонстрировать торжество брачного союза.

Архиепископ Мюнстерский ошибался по крайней мере по четырем пунктам. Статуэтка, как мы уже могли убедиться, изображала нимфу Калипсо, а вовсе не Марию Магдалину, отлили ее в 1540 году, а не в 1440-х, Ян Арнольфини был добрым католиком, а никаким не еретиком, и, наконец, статуэтка не бронзовая, а золотая. Ее натирали смесью нашатырного спирта, уксуса и соли для усыпления бдительности тех, кто готов был пренебречь высоким эротизмом ради низменного желания переплавить ее в золотой брусок и выручить хорошие деньги. Статуэтка, возможно, принадлежала школе Бенвенуто Челлини, то есть относилась к эпохе, когда скульпторы-маньеристы изображали соблазнительную женщину с животиком. Таким образом, беременная Калипсо, хорошо вписываясь в иконографическую традицию, делала ее модным артефактом европейских салонов XVI века.