Во время обыска в доме пьяные фашисты потребовали, чтобы их развлекали. Они расселись на стульях и диване, а детей посадили себе на колени. Звучание скрипки их разочаровало. Либо скрипач плох, либо его инструмент. Выяснять это им было недосуг. Они предпочли собственную игру. Скрипачу предложили выбор: быть сожженным или похороненным вместе со своей скрипкой. А все потому, что играть плохую музыку в бывшей столице немецкоговорящей Австро-Венгерской империи было непозволительно. Скрипач предпочел второй вариант: кто знает, может, в один прекрасный день его дети выкопают из могилы свое жалкое наследство. Разочарованные спокойствием, с каким скрипач принял свою судьбу, немцы решили сделать самого младшего ребенка, девочку, частью затеянной игры. Что было ему дороже: усталая скрипка или испуганный ребенок? Скрипач молчал. Тогда они разложили костер в поле, сплошь поросшем лютиками, напротив его домишка, и спросили, с кого начинать, с младенца или с инструмента. Что больше потянет, музыка или невинное дитя? Чудовищность предложения, до которого не всякий додумается, вывела скрипача из оцепенения, и он бросился на того, кто произнес эти кощунственные слова. Его тут же убили и сожгли на глазах у собственных детей. Когда зола остыла, дети начали ее разгребать руками в поисках наследства – в смысле отцовских останков, а не содержимого скрипки. В этом они не преуспели.
Нетленные монеты обнаружились много месяцев спустя, когда скашивали траву на лютиковом поле. Улов оказался небогатым, но все монеты собрали, отчистили от золы и переплавили вместе с другими добытыми в Праге еврейскими трофеями, слитки же доставили в сборный пункт в Вене, после чего они благополучно осели на счетах национал-социалистов в разных отделениях Дойчебанка, включая баден-баденский, которым управлял свояк лейтенанта Харпша. С помощью этого слитка, где была и толика недоставшегося детям скрипача наследства, лейтенант рассчитывал несколько увеличить наследство собственного сына, но его планам помешала белая лошадь.
Сосисочная
У сосисочника из Визеля-на-Рейне была своя ярко освещенная палатка на углу Глопперштрассе и Хохштандартплац. Он скупал краденое. Благодаря его предприимчивости там можно было все купить и все продать. А тот, кто не имел ничего стоящего на продажу, за сосиску с горчицей и кислой капустой всегда мог расплатиться собственным телом. Мужчина, женщина, мальчик – не важно. Только с маленькими девочками он не вел никаких дел. Кастрюли сосисочника были под завязку наполнены топленым жиром вперемешку с драгоценностями, а крышки привязаны к ручкам надежной бечевкой. При своей популярности и благосклонности к нему властей он бы мог спокойно повесить табличку: «Покупаю и продаю. Сосиски за золото, сосиски за секс».
Один вечно голодный сталевар как-то раз впервые неплохо поел, и только после этого до работяги дошло, что в животе у него больше не урчит, а жена почему-то заперлась в спальне. Тогда он взял трех братьев и двух шуринов, и честная компания наведалась в сосисочную. Они перевернули палатку вверх дном, так что печки и кастрюли загромыхали по мостовой. Разноцветные лампочки расстроенный сталевар передавил каблуком, а хозяина отметелил по полной программе, при этом особое внимание уделил его мужскому хозяйству. Уличной бузе положило конец вмешательство полиции, которая привыкла получать от сосисочника мзду в виде золота и отвергнутых им маленьких девочек, не говоря уже о сосисках. Полицейские открыли пальбу. Двоих они уложили на месте, а третьего ранили. Сталевару и его младшему брату пришлось наводить порядок, но кастрюли с привязанными крышками им велено было не трогать. Эти тяжелые емкости доставили прямиком в участок. Растопив жир и найдя в кастрюлях вместо сосисок кое-что посущественнее, полицейские совершили выгодную операцию. Что касается золотых украшений, то они, переплавленные в массивный слиток, из Визеля-на-Рейне перекочевали в подвал № 3 баден-баденского отделения Дойчебанка. Слиток этот в числе прочих попал в руки лейтенанта Харпша, направлявшегося в Больцано, но небрежное вождение и, как следствие, авария привели к тому, что это золото было перераспределено в швейцарских финансовых кругах.
На месте одной палатки поставили другую, и сосисочный бизнес продолжал процветать, правда, уже с новым хозяином. А прежний владелец три года провалялся в больнице. Ходить, разговаривать и пользоваться своим главным достоинством он уже не мог. Мочу из него выводили окольными путями. Вскоре ему пришлось освободить привилегированную койку более достойным из числа раненых на фронте. Переезда на выселки он не пережил. Его смерть никто не оплакал.