Золото Алдана

— Сударь, вы бы присели, поели с дороги, а я за старцем сбегаю, — неожиданно предложил Владислав. Его брат Всеволод тем временем с таким наслаждением стал высасывать из мосла оленя костный мозг, что и у скитника невольно проснулся волчий аппетит. Сглотнув набежавшую слюну, Корней снял армяк из своеделыцины, достал из котомки деревянную чашку, ложку. Наложив из горшка крутой, рассыпчатой каши, прочитал над ней молитву и только после этого приступил к сдержанной трапезе.

Нарушая затянувшееся молчание, Всеволод поинтересовался:

— А не из того ли вы скита, откуда старец все ждет гостей?

— Так он ждет? — обрадовался Корней. — То-то я почувствовал, что надо идти.

— Мы и сами к вам в гости хотим. За невестами.

Корней удивился такой бесцеремонности, но промолчал. Больно странными показались ему эти люди.

— А вы что, давно знакомы со старцем?

— Почитай с малых лет.

— Про вас, староверов, мы слышали много хорошего, но считаем пустым спор о том, какое знамение Богу угодней: в два перста либо в три.

— Извините, но у вас однобокое представление. Суть староверья не столько в защите обрядов, сколько в защите самого православия от чуждых нововведений, заимствованных с иноземных образцов.

— Ишь ты, как загнул! — оторопел Всеволод. — А вон и наш дедушка!

Старатель сразу признал Корнея — годы не ослабили ни памяти, ни зрения да и сам он не изменился, лишь морщины еще глубже пробороздили лоб и еще гуще зароились на его носу веснушки.

— Здравствуй, радость моя! — воскликнул он.

Друзья обнялись, поликовались.

— Как ваше спасение? — справился Корней.

— Слава богу, грех жаловаться, — засмеялся Лешак во весь беззубый рот.

— Рад, что в добром здравии. Поначалу встревожился было. Думал, новые хозяева тута — так все переменилось.

— И новые есть, тока не хозяева, а соартельники. У нас ведь теперь здеся артель — сельскохозяйственной называется. Меня в старцы определили. Хлеб растим, скот держим. Школу вот для тунгусских мальцов открыли. Мечтаем ишо и монастырь возродить, штоб все как прежде было.

— Монастырь?! Чудно! Пошто вам монастырь? Вы ведь безбожник, всю жизнь лишь злату служили, — не сдержал удивления скитник.

— Учись своим умом до всего доходить. Все спрашивают тока неразумные дети, а зрелые мужи должны сами находить объяснение. На то голова и дана. А когда все осмыслишь, то поймешь не только это, но и многое другое.

Корней, пораженный мудреной витиеватостью речи старателя, молчал.

— Не обижайся, дружок. Блеснуть захотелось ученостью, прости, Господи, грех стяжания славы человеческой, то бишь грех тщеславия. Кстати, ты к нам в самый раз явился — праздник ведь сегодня — Рождество Иоанна Предтечи. Вечером начнем всенощную. Мы все по-вашему, как в старых книгах писано, делаем. Службы наладили и на клиросе голоса редкие подобрались. Как говорит поручик — «абсолютные октавы». Слушаешь, и, кажется, душа поет и воспаряет.

Корней смотрел на старика с изумлением. Весь его облик излучал безмятежную радость и какую-то особую просветленность. Тем временем подошли остальные монастырские. В трапезной стало тесно и шумно.

Расспрашивая о скитских новостях, Лешак в первую очередь поинтересовался как поживает наставник — больно запал он ему в душу. Штабс-капитан, услышав имя «Григорий», встрепенулся:

— Господин хороший, вот вы сейчас говорили о своем наставнике, его фамилия, случаем, не Тиньков? — обратился он к Корнею с надеждой.

— Верно, Тиньков. А вы откуда знаете?

— Боже милостивый — точно он! Мой старший брат! — вскочил со скамьи штабс-капитан. Волнуясь, обращаясь ко всем и к каждому по отдельности, сияя, он повторял:

— Мой брат! Мой брат нашелся! Я чувствовал, чувствовал, что он жив! В 18-м году известили, что он утонул, ан нет — жив!

— Точно, отец Григорий рассказывал нам, что, когда они бежали из города на лодке, она перевернулась и его напарник утоп, — подтвердил Корней.

— Сударь, вы когда обратно? Я с вами!

— К нам в скит без дозволения наставника не можно.

— Он же мой брат! Разумеется, дозволит!

— Все одно, не можно в скит. По уставу следует сначала получить дозволение. Я передам наставнику о вас. Какое решение он примет, так и будет.

— Вот тебе на! Брата нашел, а вы заладили: не можно, не можно! — рассердился Тиньков и с надеждой глянул на старца.

— Я што? Я предупреждал — у них дюже затворный скит. Пока сам не придет, вряд ли увидишь, — подтвердил, сопя в бороду, Лешак.

Дежурившие по монастырю братья Овечкины еще днем украсили стены молельной свежими цветами, березовыми ветками, отчего в помещении стоял аромат лета. Служба началась в полумраке — горели лишь две лампадки перед ликами Христа и Богородицы в нижнем ярусе божницы, а в оконца сумеречный свет почти не проникал.