– Полистать, – протянул Прохор. – Знаем мы ваше «полистать». Опять до утра пить будете и кофеем себе травить. Женились бы, барин, а? И воевали бы себе дальше! Мы же с понятием! Знаем, что без стрельбы пушек уже не можете. Палили бы на здоровье! Ну, а мы бы тут отпрысков ваших растили. Утешили бы маменьку! – Старик умоляюще посмотрел на молодого графа. Тот гневно ноздри раздул и величественно прошел в кабинет.
– Нет! – рявкнул в дверном проходе. Задержался на миг. Прохор испуганно голову в плечи вжал и отошел в тень, желая раствориться.
В кабинете, прежде чем сесть под лампой в любимое кресло, остановился у большого напольного глобуса. Завертел, задумчиво глядя на меняющиеся в хороводе страны. Успокоился. Прохор вошел почти неслышно, поставил поднос. Налил кофе в голубую чашечку. Старался не дышать. Иван Матвеевич порывисто вытащил из кошелька два золотых червонца. Преподнес старику, слегка обнимая.
– Ну, не гневайся на меня, Прохор. Резок бываю. Но тебя люблю, и матушку, и братца своего.
– Да что вы, Иван Матвеевич. Нисколько! Да зачем так много.
– Бери, бери, Прохор! Ты больше заслужил.
– Благодарствую, барин. Сигар вам куплю. Лучшую шкатулку! Из красного дерева! С драконами! Из Китая.
– Дурень! Да что ж ты обо мне все думаешь? – Иван покачал головой. – Иди уже спать. А я читать буду. Не усну сегодня. И вот что еще. Утром кобылу доставят друга моего. Определи, братец, в конюшни. Уход лучший. Проследи! Вообще, не мне тебя учить.
– Не извольте беспокоиться, Иван Матвеевич.
– Да уж надо побеспокоиться, – недовольно буркнул Суздалев. – Кобыла пластуна Билого, ты его по Шипке помнить должен.
– Да как же мне не помнить благодетеля нашего! Человека, вас спасшего. Да век молиться за него буду! Да за кобылой как за дитем смотреть буду. Сам яблоками кормить!
– Иди уже! – Суздалев махнул зажатым в руке вестником. Уж очень почитать хотелось да с мыслями своими остаться наедине. А слугу было не выпроводить. Да и затея маменьки с организацией бала и смотрин знатно вывела из себя. В любой другой раз непременно бы заинтересовался, но не сейчас. Из темного угла, в тенях свечей, озорно блеснул глазами образ Лизоньки и тут же исчез, стоило только сосредоточиться. Граф вздохнул, даже кузина знала, как к блондинкам и брюнеткам неравнодушен. А уж если рыжая попадется, то и стихи на итальянском написать можно. И кадрить, кадрить – пока голова не закружится.
Прохор еще попытался что-то прокряхтеть. Оборвал его помыслы суровым видом и коротким:
– Оставь меня. Читать буду!
Буквы прыгали, не желая складываться в текст. Одна статья привлекла особо внимание. Известно, что конструктор Барановский, из чьих пушек и состояла батарея графа Суздалева, поставил на вооружение в российскую армию шестиствольную картечницу Гартлинга. Но потом, не удовлетворившись результатом, сделал свою оригинальную картечницу, увеличив до трехсот выстрелов в минуту и дальность.
Иван откинул в кресле, снова глядя на игру пламени свечей. Стреляла такая картечница пулями от винтовки Бердана. Кажется, Лизонька слушала его взволнованные мысли и качала им в такт, одобряя и подбадривая.
– За скорострельностью, Лизонька, будущее любой армии, – горячо шептал Иван. – Ты представь, сколько можно выстрелить за минуту из винтовки и сколько из картечницы! То-то. Хорошо, что хоть ты меня понимаешь. Однако есть минус в этом оружии.
Граф задумался, вспоминая шестиствольную картечницу калибра 4.2 линий. Скорострельность такого оружие зависела от физических данных стрелка, с какой скоростью он вращал рукоятку. Иван отпил кофе и налил себе коньяка. Бумага вестника пахла свежей типографской краской. Стрелок, вращая рукоятку, поворачивал вокруг общей оси блок из шести стволов. Сверху из магазина подавался унитарный патрон, при повороте на один шаг он досылался в патронник, затем взводился ударный механизм, и на следующем шаге производился выстрел. С поворотом на еще один шаг происходило выбрасывание стреляной гильзы, а дальше затвор отводился в крайнее положение.
Разжаловав до старшего унтера офицера, могли учесть военный опыт, знания и назначить на должность командира взвода, сделав обер-фейерверкером, или дать в подчинение орудие. На Кавказе точно придется управляться с горной пушкой или картечницей. С батареей привычнее, но, может, и не придется никогда больше командовать.
Вот и не верь в судьбу: даже вестник открыл на нужной статье.
– Нет. Это выше моих сил. – Граф резко поднялся. В эту минуту он слабо представлял себя в мундире унтера. – Лучше потеряться во льдах, чем такой позор.
Даже в этом душу разрывали сомнения: то казалось, поступок заметят и непременно оценят и поскорее если не вернут в звании, то продвинут. То видел себя уже раздавленным льдами, замерзшим и нашедшим покой в вечных снегах.