Золото бунта

Не спуская с Чупри глаз, Осташа лег на спину, задрал ноги в рваных, насквозь сырых сапогах и принялся растирать икры. Чупря сразу сделал то же самое. Он повторял Осташины движения и поступки, как глупый младший братишка повторяет поступки старшего. Только вот смешного тут ничего не было. А вот Чупря веселился. Его можно было понять. Куда Осташа денется? Никуда. Значит, тайна родильного крестика Колывана, считай, у Чупри уже в кулаке. И Колывану не отвертеться. Хочет душу вернуть — пусть отдает казну. А потом и Колывана можно взять на ножик, и башкой в омут. Главное было — уйти из-под Колыванова ружья. Чупря ушел. Теперь все в его власти.

— До Камы поплывем? — задорно крикнул Осташе Чупря.

Домики Усть-Койвы кончились. Пробежал перелесок, и за ним встали заплоты Кусьинского кордона. Осташа посмотрел на Чуприн нож и вспомнил, как год назад на кордоне он отдал свой нож невезучему Кирюхе Бирюкову, запертому в амбар под замок. И вдруг Осташа сел, словно поднятый какой-то силой. Ведь Кирюха рассказал ему, что хочет сбежать и укрыться в пещере! Эта пещера на речке Поныше, под Кладовым камнем, и путик к ней обозначает кедр-езуитка!.. Если Осташа скинется на берег, Чупря, конечно, бросится за ним в погоню. Но ведь Чупря не должен знать о той пещере — он же не Сашка Гусев, по пещерам не прятался, а жил в тайнике у Конона… До Поныша от кордона было две версты.

Даже солнце стало греть теплее. Осташа победно посмотрел на Чупрю и вместо усмешки оскалился, но кричать ничего не стал. Чупря тоже сел, завертел башкой, тревожно озираясь и не понимая.

— Чего лыбишься? — заорал он.

Справа широко блеснуло устье Койвы. Слева над Чу-совой распростер сизые крылья камень Филин. Чупря выдернул нож из бруса и принялся ловко вертеть его между пальцев. Он угрюмо глядел на Осташу и словно разминал пальцы перед тем, как начать Осташу резать. Но Осташа уже думал о своем. Он прикидывал, как река понесет их раму.

Так: за устьем Койвы койвинский отбой придвинет их к левому берегу… Точно. Статный и красивый Красный боец, набекрень надевший зеленую шапку, проплывал вдали, совсем не опасный. За распадком калекой корежился камень Таш. За Ташем течение все же поволокло раму на середину реки. Осташа высчитал, что к устью Поныша стрежень придвинет раму обратно к левому берегу. Но трудно было сдержаться, и Осташа опять выловил из воды доску и принялся грести. Чупря оценивающе осмотрелся вокруг, хмыкнул, нагнулся и, дразня Осташу, принялся палькать в воде ладонью, изображая, что он гребет в другую сторону. Осташа не обратил внимания на издевку.

Длинный, плавно изогнутый створ и сам относил раму влево. Закатное солнце висело прямо впереди, слепило, рикошетом отстреливало от гладких волн. Леса по крутым берегам порыжели, как осенние. Здесь Чусовая сделалась совсем широкой; близок был выход из теснин. Щурясь, Осташа еле различил впереди за щеткой ровного ельника такую же ровную кромку стены камня Шаков. Перед ним Чусовая опять плавно выгибалась, но изгиб был так полог, что рама должна была остаться все же у левого берега.

Шаков разворачивался к Осташе плоскостью — и тут раму тихо качнуло и толкнуло еще левее. Здесь из дна бил вынырок — выход подземной речки. С облизанного буруна, как с пригорка, рама съехала в нужную сторону.

Проклятущее солнце не давало смотреть. Глаза резало, текли слезы. Осташа смотрел сквозь резь — и видел уже Понышские камни. Меж ними и падала в Чусовую речка Поныш.

Понышские камни были обтесаны на ровные углы, как два сруба. Весной Поныш заливал всю теснину между скалами. Значит, надо миновать устье — и тогда ринуться к берегу.

Рама плыла мимо утесов-двойняшек. И можно сейчас добраться до первого, но потом не преодолеть речки. Уж на что холодна Чусовая, а в Поныше вода — воистину могильная стынь. Да и течение бешеное. Чусовая в сравнении с Понышем — как корова и жеребенок. Нет, надо переждать устье…

Скалы, такие мирные издалека, вблизи поднялись страшенными, грубо высеченными громадами. Поныш гулко ревел, вповалку несся между высоких скальных стен, затопив измочаленную урему. Приток злобно толкнул раму так, что Осташа с Чупрей качнулись. Рама понеслась по черно-прозрачной воде Поныша, не желавшей смешиваться с чусовской водой. Второй утес грузно поворотился боком. И тут Осташа кузнечиком сиганул в воду.

Опять обожгло, опалило холодом, но Осташа так остервенело замолотил руками и ногами, что кровь, наверное, забурлила в его жилах. Он ожидал, что будет плыть долго, а оказалось, что только прыгнул — и вот уже, насквозь мокрый, он лезет сквозь мелкие елочки на крутой склон. Осташа оглянулся. С высоты, на которую он взлетел, он увидел, что Чупря не решился прыгать вслед за ним и теперь бешено гребет доской, подтягивая раму к берегу.

«Пока он причалит, я уже полверсты по лесу пробегу, — радостно-злобно подумал Осташа. — Пускай ищет, аукает…»