Золото червонных полей

— Морпех, — поправил он её и тут же осёкся, так как понял, что теперь не сможет отвертеться от темы. — У парня запущенный посттравматический синдром после участия в боевых действиях, который обострился, и он взял заложников. Моя задача была не допустить жертв. Частично это удалось сделать.

— А тебе разве не жалко его?

— В моём случае жалость к пациентам — это непозволительная роскошь. К тому же непрофессионально и может нанести вред или привести к трагическим последствиям.

— А его жену с дочкой? Их не жалко?

— Они стали заложниками обстоятельств. Но я склонен полагать, что жена прекрасно понимала, с кем живёт, потому как поведение людей с такими расстройствами довольно характерно свидетельствует об отклонениях.

— То есть получается, она виновата, что жила с таким мужем?

— Нет. Но ответственность за собственную безопасность каждый несёт сам. Нужно учиться прогнозировать последствия того или иного выбора. А если ты делаешь одно и то же в надежде на другой результат, то это сумасшествие.

— Получается, она должна была расстаться с мужем, чтобы избежать таких последствий?

— Получается так.

— А если тупо не было возможности? Если она хотела, но муж ей угрожал?

— Критерием выбора должны служить приоритеты в таких ситуациях.

— Это как? Не совсем понимаю тебя.

— Это значит, что если под угрозой стоит твоя жизнь, или здоровье, или жизнь и здоровье твоего ребёнка, то это является приоритетом для обеспечения потребности в безопасности. Если приоритеты в потребностях расставлены неверно, то угроза возрастает многократно.

— Что же получается? Ты вообще ничего не чувствуешь к этим людям? Ни сострадания, ни жалости, ни сочувствия?

Тут Григорич закрыл глаза и серьёзно задумался над этим вопросом, но в конце концов выдал стандартный ответ, давно заготовленный на случай таких вопросов:

— Я стараюсь не пропускать их проблемы через себя. В противном случае я не смогу им помочь.

— А если бы я попала в аналогичную ситуацию, то получилось бы мне помочь или ты бы отказался?

— Что за провокационные вопросы, Алён? Я не хочу даже думать об этом!

— Тем не менее я хочу знать ответ. Прошу тебя. Обещаю, что я не стану обижаться.

— Ну хорошо. Позволь только уточнить вопрос. Ты хочешь знать, стал бы я оказывать тебе профессиональную помощь, если бы ты пожелала совершить самоубийство?

— Да. Именно так.

Он снова закрыл глаза и стал глубоко дышать, чтобы унять возбуждение.

— У тебя так сильно колотится сердце, — шёпотом произнесла Алёна, прислонив ухо к его груди. — Тебя это возбуждает? М?

— Нет. Не стал бы, — коротко выпалил он и резко поднялся с кровати, чтобы выйти на балкон и закурить сигарету.

— Почему же?

— Потому что ты бы погибла тогда.

***

На следующий день после случая с самоубийством Смирнова Григорича вызвал к себе главврач диспансера, где у них состоялся довольно напряжённый диалог. Руководитель Рауцера встал с кожаного кресла, поприветствовал крепким рукопожатием подчинённого, затем снял очки и начал протирать их специальной салфеткой.

— Присаживайся, Михаил, — указал он на ближайший к нему стул, расположенный за массивным столом, который перпендикулярно прилегал к его столу, тем самым образуя букву Т. — В общем, не хочу ходить вокруг да около и скажу тебе прямо, тем более знакомы мы достаточно давно. С утра мне звонили из департамента и однозначно дали понять, что их не устраивает положение дел с суицидниками в нашем округе. Во-первых, их количество не уменьшилось, а, наоборот, увеличилось по сравнению с прошедшими годами, а во-вторых, из поступивших к нам вызовов только три завершились положительным исходом. То есть нам удалось спасти только троих, понимаешь? Троих из четырнадцати!

— Виктор Петрович, вы же врач! Кандидат медицинских наук! Вы же прекрасно разбираетесь в суицидологии и знаете, что повлиять на те состояния, в которых пребывают пациенты, без медикаментозного вмешательства практически нереально. В основном это острые формы запущенных расстройств. И нам предлагается обходиться в такие моменты исключительно психотерапией. Да в большинстве таких ситуаций даже Фрейд с Юнгом будут бессильны!

— Отчасти соглашусь. Но ты не задумался, почему я вызвал именно тебя, Миш? В половине этих случаев на вызовах был ты. И ни один из них не завершился положительно. Семь вызовов — шесть трупов и один овощ, который выпрыгнул с девятого этажа и выжил. Лежит до сих пор прикованный к больничной койке, по пояс парализованный. Даже не знаю, что в такой ситуации лучше. Соответственно на остальные семь случаев четыре положительных. Ты можешь как-то это объяснить?

— Я склонен считать это обычным везением. Если разбирать каждый случай отдельно, то вскроется очень много деталей, по которым будет понятно, что моей вины нет ни в одном из них. Я старался максимально помочь каждому из этих бедолаг. Или есть поводы сомневаться в этом, Виктор Петрович?