Золото дураков

А вздумают отказаться… что ж, если сунуть лицо в пару распоротых животов, тебя быстро начнут слушать. Эту странную человеческую особенность Балур заметил давно — и не мог взять в толк. Но она есть, и это несомненный факт.

В деревне Балур обнаружил всех сгрудившимися в таверне. А заходя, стукнулся головой о притолоку, что не улучшило настроения. И настроение публики тоже. Она сжалась в ужасе.

Рык вылился в слово.

— Никчемные!

Он схватил кого-то за шею, поднял. Рык вылился в команду.

— Сражаться! — гаркнул Балур в лицо.

Но фермер не стал сражаться. Он не справился с мочевым пузырем. Фу, мерзость! Ящер уронил несчастного труса.

— Биться! — заорал Балур собравшимся в таверне. — Хватайте свои яйца и бейтесь!

Ящер вспомнил, что слово «яйца» было популярной частью речей Фиркина. И Балур был не против подстроиться под идиотов ради дела.

Но реакция поселян его удивила. Может, слово «биться» имеет здесь другой смысл? А именно: «спрятаться за ближайший предмет мебели, скорчиться и сидеть там, хныча»?

Вперед выступил Фиркин и выпятил грудь. Балур прямо-таки ощущал, как воздух заходит в тщедушного старика и внутри превращается в чепуху, готовую вырваться наружу. Ящер схватил пьянчугу и выдавил из него воздух. А Фиркин и в самом деле попробовал биться. Именно это и побудило Балура не стискивать его сильнее. Он выронил старика и позволил ему малость отдышаться.

Что не так с этим народом? Они что, и вправду настолько испугались? А ведь этим утром…

И ящер вспомнил. Дурман! От ярости и стыда начисто вылетело из головы. Утром в крестьянах бушевало зелье. А ведь Летти использовала не все. Вроде не хотела задурманивать всех насмерть. Что за слабодушный бред! Серьезно, ей пора выдернуть голову из собственной задницы и вернуться к надиранию чужих. И добыче желтого блеска.

Балур покопался в поясном кошеле, затем огляделся по сторонам в поисках хлеба, чтоб намешать в него зелье. Отчего-то хлеба поблизости не оказалось. Балур схватил сельчанина, которому предлагал драку, встряхнул пару раз, чтобы привлечь внимание, и потребовал:

— Где есть хлеб?

— Хлеб? Есть? — спросил несчастный.

Он немного поплакал, когда его ударили о балку головой, и повторил обреченно:

— Хлеб?

— Где есть?!

Селянин заплакал навзрыд. Балур совсем потерял смысл происходящего.

Кто-то осторожно постукал по боку ящера. Тот глянул вниз и увидел мужчину — за пятьдесят, в переднике, при усах и значительной залысине. В руке, не трогавшей ящера, мужчина держал кружку эля.

— Может, хотите отведать нашего наваристого пивка? — предложил он дрожащим голосом. — Думаю, сегодня для всех был очень трудный день.

Балур задумался. Затем кивнул. Мужчина испустил вздох облегчения.

— Он есть хорошей идеей, — сказал ему Балур, довольный, что хоть кто-то посторонний проявил инициативу. — Мне принесешь пять бочек.

— Пять бочек? — спросил мужчина с ужасом, а Балур в упор не понял, чему здесь ужасаться.

Он обвел оценивающим взглядом комнату.

— Четырех, наверное, суть достаточно. Хотя вы являетесь вовсе бесхребетным.

Мужчина всхлипнул и ушел. Балур ждал, с трудом сдерживая нетерпение. Фиркин оправился настолько, что снова захотел открыть рот. Балур удостоил его долгим взглядом, призванным передать, как надоела чепуха и лживые обещания пророков и что, если Фиркин снова откроет глупый рот для глупых идей, чей-то глупый язык обернут вокруг чьей-то глупой шеи. И завяжут узлом.

У Фиркина осталось достаточно разума, чтобы ощутить угрозу.

Наконец явился мужчина с помощниками. Они все-таки притащили пять бочек. Балур когтями выдрал крышки, щедро наделил каждую бочку дозой огненного корня и даже запустил руку, чтобы хорошенько размешать. Затем он облизал коготь. Рык в Балуре возрос.

— Пить! — гаркнул он толпе.

Может, дело в нем, или в его акценте, или в синтаксисе. Иногда у людей возникали проблемы, хотя Балур и старался говорить как можно проще. А может, они тут все перетрахались друг с дружкой, выродились и отупели? Тогда понятно, откуда взялся Фиркин.

Впрочем, дела говорят громче слов.

Он снова подхватил несчастного обделавшего селянина — того самого, который не знал про хлеб, — окунул его головой в эль и держал до тех пор, пока несчастный не начал брыкаться. Значит, сделал хороший глоток.

Из эля селянин вынырнул ревущим, вопящим и дерущимся. А, наконец-то набрался мужества. Замечательно!

— Пить! — снова скомандовал Балур.

Селяне, очень довольные возможностью услужить, сгрудились вокруг бочек, отталкивая друг друга.

И пусть Летти говорит что угодно про командирские таланты. Вот оно, доказательство того, что Балур может повести трудящиеся массы за собой!

После осталось лишь дожидаться, пока крестьяне упьются, а естественная трусость исчезнет, задавленная полным желудком алхимически заваренной жажды убийства. Ожидание порождало раздумья, раздумья неизбежно вели к невеселым воспоминаниям о том, как не глядя отмахнулся дракон, а это погружало в стыд и уныние. А они тянули к элю.