Золото Флинта

– Чувство долга! – усмехнулся Майкл. – Не говоря о цепях и оковах. А ну-ка посмотрим, как у тебя обстоит с чувством долга! Почему ты не можешь заняться собственным сыном, который сидит перед нами и смотрит тут круглыми глазами. Ну конечно, ты скажешь, что он умен и, благодаря тебе, умеет читать быстро, как заправский стряпчий. Хорошо! Но по моему разумению, неплохо бы ему выучиться долгу хотя бы в сапожной мастерской. Парень, ты еще учишься, так изучи благородное сапожное ремесло – так ты выполнишь свой долг перед Богом, королем и Англией. Начнем пораньше, ровно в шесть утра, так что марш в постель, да и вы тоже, быстро!

Вот так Долговязый Джон стал обучаться ремеслу своего отца. Не больно-то нравилось ему сапожное дело, и, случалось, часами он, стиснув зубы, молча проклинал унылую рутину, надоедливую точность, с которой надо резать, кроить, шить и прибивать. Отец его, молчаливый и замкнутый, как устрица в своей скорлупке, лишь изредка взрывался и ругал сына, что не помогало мальчику примириться с работой. Джон видел, какое мрачное будущее его ожидает: всю жизнь провести среди вони кож, постоянно подвергаясь оскорблениям и попрекам неблагодарных клиентов.

Однажды, работая вдвоем с отцом, мальчик решил поговорить с ним всерьез:

– Батюшка, – спросил он, – наверное, есть и другие занятия, так же уважаемые, как наше?

– Да, мальчик мой, но редкая работа может так приучить глаз и руку к точности. Сапожное мастерство развивает ум, приводит в порядок мысли, приучает к пунктуальности.

– Но на этой работе, батюшка, мы заперты в мастерской. Наша жизнь совсем не то, что жизнь моряков. Все время без солнца, сидим в темноте, как мыши в норах. Разве это жизнь?

– Зато наше ремесло дает нам средства к существованию. Верно, не так уж и много, но вполне достаточно, чтобы не зависеть от всяких сквайров и прочих аристократишек, ходить по улицам, никому подобострастно не кланяясь, достойно занимать свое место в церкви. Ты свободный человек, по вечерам можешь читать, разговаривать, думать, своим умом познавать Господа и жить так, как хочешь, по совести.

Джону нечего было ответить на эти слова. Он сознавал разумность речей отца, но сердцем не мог принять их.

И ничего удивительного, что на тринадцатом году жизни Джон Сильвер готов был послать к черту скуку добропорядочной жизни. Вскоре представился и подходящий случай. Как часто это бывает, случай принял человеческий облик, и звали его Питером Дуганом, постоянным клиентом Майкла Сильвера. Это был человек еще не пожилой, но, как говорится, в летах, хилого телосложения, тощий как скелет, и благоухание бренди распространялось от него чаще, чем это подобает добропорядочному горожанину. Иногда он требовал пару хороших морских сапог, порой уносил из мастерской элегантные дамские туфли для какой-то своей приятельницы. Держался он самоуверенно, но сдержанно, как будто был посвящен в важные тайны и сознание этого наполняло его внутренним удовлетворением и, надо добавить, самодовольством. Платил Дуган всегда наличными, и платил хорошо.

Молодого Сильвера крайне интересовал этот таинственный и элегантно одетый скелетоподобный джентльмен. Тот любил шутить с Джоном, однако в один прекрасный день его колкости стали острее, чем обычно. Дуган с нескрываемым ехидством сожалел о тяжелой судьбе бедолаг, прикованных с утра до ночи к сапожному верстаку, которым так никогда и не суждено познать жизнь. Обиженный Сильвер сердито заметил в ответ, что занятие это во всяком случае почтенное и уважаемое, а вот интересно, как высокочтимый мистер Дуган добывает средства на жизнь? Не иначе, режет глотки прохожим на большой дороге и обирает еще теплые трупы. Услышав столь дерзкие слова, Дуган протянул костлявую руку через верстак и схватил Джона за воротник.

– Ах ты, драная стелька! – заорал он. – Да будь у тебя хотя бы половина моего ума, ты бы плавал в деньгах и не расстилался бы перед жирными женами торгашей, чтобы соблаговолили купить драгоценные твои обувки. Да ведь ты весь в отца – языком трепать умеешь, а дойдет до дела – слабоват в поджилках.

Для своих тринадцати лет Джон Сильвер был рослым и сильным малым. Вмиг он перехватил тонкую руку Питера Дугана и стиснул ее так, что тот скорчился от боли. Они отпустили друг друга.

Когда Дуган отер пот с лошадиной физиономии, Сильвер задиристо спросил его:

– Ну-ка, говори, откуда добываешь монету?

– А почем мне знать, парень, можно ли тебе доверять?

– А потому что я мужчина не меньше, чем ты!

«Господи боже мой, что я несу! – подумал Джон. – Вот сейчас он выхватит нож и прирежет меня, как поросенка». Но к собственному удивлению, ему удалось сохранить внешнее спокойствие.

Дуган оценивающе глядел на Джона, молчал, и это молчание тянулось для юноши целую вечность. Наконец Питер рассмеялся надтреснутым тенорком и, обняв Сильвера за плечи, вывел его из мастерской.