Говорилось это Федорцовым так и с таким выражением лица, что было не понять, то ли шутит он, то ли вполне серьезно высказывает свои соображения коллегам, остающимся, несмотря на активизацию религиозной деятельности в стране, атеистами.
А уж всплеск роста числа всевозможных сект, колдунов и целителей, как поганых грибов после дождика, подавляющее большинство которых были явные шарлатаны и, следовательно, потенциальные клиенты оперов, исторгли из них и последние сомнения в возможность существования духов и прочей нечисти.
— Водка паленая его добила, Вань Ванич, да «белая горячка», — попытался кто-то из коллег развеять мифический туман, окутавший болезнь и кончину главного кладоискателя.
— Или самогон, который он пил не только из стакана, но и целыми стаканами без счета, — поддержали товарища другие опера. — Вот и допился. Не зря мудрость народная глаголет: «Не пей водицу из козлиного копытца — козленочком станешь, не пей водку стаканами — покойничком будешь».
— Нет, ребята-оперята, не водка, — остался при своем мнении Федорцов. — Не водка и не самогон. Древнее заклятие его на тот свет отправило… На расправу к пращуру. Не бери того, что тобой не положено, не копайся в чужих могилах! Не тревожь костей и праха! О своей лучше подумай… Ибо, раскапывая чужую, копаешь свою!
— Чепуха, — засмеялись ребята-оперята, как назвал их Федорцов, а на деле тридцати и тридцатипятилетние молодцы с «макаровыми» в наплечных кобурах, которым и сам черт не брат. Особенно в их собственном кабинете. — Двадцать первый век второй десяток разменял, а ты все о духах да заклятиях. Чушь собачья!
— Смейтесь, смейтесь, — дудел в свою дуду Федорцов. — Только Рудагонов на суде вспомнил, что род Гундина: и мужики, и бабы — всегда ворожбой промышляли. Наследственное это у них. Даже советская власть не могла охоту к ворожбе отбить… хоть и пригасила и притупила.
— Тогда как же Гундин твой?.. — подняли коллеги Федорцова на смех.
— Не мой он, не мой… — непроизвольно сделал защитный блок руками Федорцов, как бы отгораживаясь и одновременно с этим отталкиваясь ладонями от обвинений в родстве с Гундиным-Гуннявым.
— Хорошо, не твой, — не стали настаивать коллеги. — Пусть просто Гундин. Но как он остался без колдовского дара? Как обмишурился с сокровищами?
— Сие, други, тайной покрыто, — развел руками Федорцов. — Может, и обладал каким даром, да делавшие заклятья были сильнее его. А, может, и подрастратил дар этот за пьянкой окаянной. Вот дух погребения и одолел…
— Чушь все это собачья, — вновь высказался самый активный противник Федорцовой версии. — Чем время попусту проводить, разложим-ка лучше на компе «косынку». Пользы больше будет, чем бред всякий слушать.
Да, опера из управления города и области вполне могли позволить себе такую роскошь, как поиграть в игры на компьютере. Это на «земле» у оперов запарка. Это у них, чем больше в стране «демократии», тем выше количество правонарушений и преступлений. А потому, не до игр им и не до снов. И забот полон рот. А в управлении, особенно в областном, можно. Когда еще позовут, чтобы бросить в бой…
— И то… — потеряли опера интерес к Федорцову и его мистическим басням о духе погребения, отправившем на тот свет деревенского мужика. — Займемся… настоящим мужским делом.
— Не верите, не верьте, — не желал мириться с безразличием коллег Федорцов. — Ваше дело. Однако поспрашивайте Яншина, когда вернется из командировки в Чечню. Он вам порасскажет, как Гундин не мог спать по ночам, ибо его дух душил. Даже врачи боялись дежурить у палаты Гундина: так тот мучился и кричал, пытаясь оторвать невидимые руки от своего горла.
Федорцов еще бы долго «дул в свою волынку», если бы его не послали остальные опера… покурить в курилке и заодно мозги воспаленные прочистить.
— Надоел хуже горькой редьки со своими духами и их жертвами. Тут милицейско-полицейская реформа, навязанная нашим неугомонным президентом-реформатором грядет… Сами можем стать ее жертвами… А он о духах волынку завел.
Оперативники, как, впрочем, и все курские милиционеры не очень-то радовались предстоящей реформе. Ничего хорошего никто от нее не ждал. Даже обещанных высоких зарплат не ждали не раз уже обманутые менты.
Как правило, слова большого начальства, отзвенев с экранов телевизоров, отшелестев на страницах газет, через какое-то время затихали, замирали. А клерки в министерствах, поработав над программными заявлениями руководителей страны, так умело все нивелировали, что и половины от обещанного не оставалось.
Да и двадцать лет всевозможных реформирований и рыночной экономики, во время которых не стало мощнейшей в мире промышленности, на ладан дышит сельское хозяйство, испарилась отечественная фармацевтика, почти ушел в небытие торгово-рыболовецкий флот, а в небесной сини растворились отечественные самолеты вместе с отечественным самолетостроением, научили не доверять реформам.