Золото и кровь (СИ)

А потом она почти обезумела. Словно эта короткая передышка успокоила её, ослабила стены, что она воздвигла вокруг своей скорби, и вся боль, что она испытала, прорвалась наружу. Она начала видеть сны. Ей снова и снова снилось, как умирают её дети, и она просыпалась с криками и в слезах. Джейме обнимал её, и она рыдала, сбивчиво, сквозь слёзы говоря о них, зовя их по именам, вспоминая какие-то моменты из их жизни — как Джоффри впервые заговорил, как Мирцелла притащила раненого воронёнка, как Томмен запутался в занавесках, когда играл в прятки, и она хохотала и называла его маленькой гусеницей, и звала Джейме посмотреть на это, и он тоже смеялся так, что не мог им помочь, и Томмен болтался в занавеске, насупленный и всхлипывающий, и покачивался туда-сюда. А потом снова вспоминала, как они умерли, и выла, страшным хриплым воем раненого зверя, и Джейме прижимал её к себе, целовал её мокрые от слёз щёки и сам рыдал, а она вдруг вспоминала про него и начинала утирать ладонями его слезы, забыв о своих, и от этой нежности его сердце готово было разорваться. Однажды он вспомнил, как Мирцелла назвала его отцом. И тогда Серсея подняла заплаканное лицо и её глаза сверкнули прежней яростью. Она до боли сжала руками его плечи и заговорила горячо и зло:

— Никогда, слышишь, никогда больше наши дети не будут считать тебя кем-то, кроме отца. Больше никогда ты не будешь бояться называть их своими детьми. Наш ребёнок будет знать, кто ты, с первой секунды своей жизни. Ты будешь рядом, когда я рожу, и я положу его тебе на руки и скажу: это твой папа. Я больше никогда не позволю ни ему, ни тебе стыдиться этого и скрывать. Он будет знать всё. И будет любить нас. Ничто больше не имеет значения, только мы. Ты слышишь? Ты веришь мне?

— Да, — ответил Джейме.

И в этот момент испытывал мучительную, ликующую и разрывающую сердце смесь сильнейшего горя и сильнейшего счастья.

Он боялся за ребёнка, однако безумное отчаяние Серсеи, как река, вышедшая из берегов, затопило её, а после схлынуло. И она исцелилась. Некоторое время она снова было тихой, как в начале, а потом пришло время родов, и дом наполнился криками. Джейме привёл лучшую повитуху, что смог найти, не пожалев на это денег, хоть их оставалось всё меньше. Он боялся, как боялся каждый раз, когда она рожала. Ждал этого, мечтал об этом и боялся, глухим, тягучим, выматывающим страхом. Он знал, как часто дети убивают своих матерей. И, как он ни любил своих, он готов был без раздумий пожертвовать нерождённым ребёнком ради того, чтобы Серсея жила. Она же, он знал, поступила бы иначе, и это так же до смерти пугало его. Он знал, что ничего не сможет сделать, и это бессилие мучило его хуже любой пытки.

Но — и Тирион думал: боги всё же на стороне этих нечестивцев — Серсея родила их четвёртого ребёнка без осложнений. Джейме был рядом, как они и хотели. И он взял Аурелию из её рук, и Серсея сказала:

— Это твой папа.

А потом он посмотрел на неё и увидел, что она улыбается, и она счастлива.

Серсея была счастлива.

Джейме замолк, дойдя до этого места в своём рассказе, и Тирион тоже молчал, глядя в огонь.

— А потом мы поженились, — буднично сообщил Джейме.

Тирион вздрогнул, чуть не пролив вино из бокала.

— Вы — что?

— Поженились, — повторил Джейме и хмыкнул. — Ну, когда Серсея окрепла после родов, конечно.

— Это была твоя идея? — спросил Тирион. — Конечно твоя, чья же ещё.

— Вообще-то её, — возразил Джейме.

Серсея со всей свойственной ей яростью хотела настоять на своём месте в этом мире. На месте их любви в этом мире. Теперь это было всем, что ей осталось, и она вцепилась в своё право на любовь так же яростно, как когда-то — в право на власть. Однажды — они стали ещё откровенней друг с другом, чем даже в самые близкие годы — она сказала Джейме, что, вернувшись за ней в горящий город, он вернул ей себя саму. В тот момент она поняла, что больше никогда не усомнится в его любви. Он достоин всего, что эта любовь может им дать. Потому что рядом с ней никогда не было и не будет никого, кроме него.

— Эта любовь слишком долго была унизительной, — с презрением сказала Серсея. — Я хочу, чтобы с этих пор она была только гордой. Я… мы оба через слишком многое прошли, чтобы кого-то ещё бояться или стыдиться. Ты должен был стать моим мужем, а не Роберт. Я хочу, чтобы так и было.

Иногда Джейме не верил своим ушам. Да, продемонстрировать всей прислуге королевского замка брата в своей постели — это было в духе Серсеи. Но эта безраздельная любовь — Джейме мечтал о ней всю свою жизнь, сколько себя помнил, мечтал ещё до того, как она легла в его постель, мечтал о том, чтобы Серсея вот так хотела его. И когда он отбросил все свои ожидания, когда он научился быть счастливым тем, что у него было, его мечты осуществились.

— Мы, разумеется, поженились весьма скромно, — весело рассказывал он. — Во-первых, я нашёл того, кто поверил, что я убью всю его семью, если он когда-либо кому-либо проболтается.

Тирион хохотнул и кивнул.

— Ты можешь быть убедителен в этом вопросе.

Джейме шутливо поклонился, не вставая из кресла.