Золото и мишура

— Твоем любимом?!Ты двадцать пять лет держала беднягу под каблуком, и все это прекрасно видели. И вот теперь, в третий раз в жизни, ты готова все на свете позабыть и припуститься за еще одним смазливым личиком. Причем на сей раз избранник вдвое моложе тебя. Ты собираешься сделать из себя круглую дуру и опозорить свою семью только потому, что ты лишаешься здравого смысла, когда дело касается мужчин.

Эмма едва могла поверить собственным ушам.

— За тридцать лет, что я тебя знаю, Дэвид, ты никогда так не разговаривал со мной.

— Знаю, и это была моя ошибка. Ты замечательная женщина, Эмма, но ты далека от совершенства, когда речь заходит о противоположном поле.

— Я возмущена и обижена, Дэвид! Ты лучше расскажи мне о своих огромных успехах у женщин! Я слышала такие истории, Дэвид…

— О да, мои восхитительные женщины! Не буду отрицать. Я мужчина, и ничто, свойственное мужчинам, мне не чуждо. Готов признать, что то, в чем меня обвинял Арчер, правда: я пытался сохранить респектабельность газеты, потому что сам хотел быть более респектабельным, а в результате превратил «Таймс-Диспетч» в занудную газету. О, на свой счет я не питаю ни малейших иллюзий, Эмма. Я совершеннейший неудачник! Не вышел из меня писатель, не вышел и редактор, да и любовник из меня тоже не вышел. Но я не собираюсь потерпеть неудачу в качестве твоего друга.

Эмма завороженно смотрела на него. Никогда прежде она не думала, что Дэвид может быть таким убедительным, таким искренним.

— Арчер был неудачником, — мягко сказала она. — Но несмотря на это я любила его больше, чем кого бы то ни было. Поверь, Дэвид, нет ничего страшного в том, чтобы быть неудачником. Я думаю, большинство людей — неудачники. И вот теперь ты говоришь мне, что и я — неудачница. Может быть, я такая и есть, не знаю. По крайне мере, неудачница, когда речь заходит о мужчинах.

— Но есть и еще одно, в чем со мной согласится твой отец, как согласилась бы и твоя бедная покойная матушка. Разве не пришло время, чтобы ты вышла замуж за кого-нибудь из наших? Два раза ты выходила замуж за гоев. И вот теперь, вместо того чтобы выходить замуж за этого англиканского охотника за богатством, не думаешь ли ты, что пришло время выйти замуж за еврея?

— Но за кого? — воскликнула Эмма.

К ее крайнему изумлению, Дэвид опустился перед ней на колени и взял за руку.

— За меня, — сказал он. — За человека, который любит тебя вот уже тридцать лет и который всегда был для тебя чем-то вроде любимой собачонки. Эмма, я отлично понимаю, что не могу похвастаться такой эффектной внешностью, какой обладает этот лорд Мандевилль, я не молод и, Господь свидетель, не красив…

— Нет, Дэвид, — прервала его Эмма. — Сегодня впервые ты выглядишь красивым.

— Что ж, и на том спасибо, хотя я знаю, что ты просто стараешься быть любезной. Но если только любовь хоть что-то значит для тебя, то я умоляю подумать о моем предложении, каким бы абсурдным, каким бы сумасшедшим оно ни было. Я люблю тебя всем сердцем, всей душой, и это все, что я могу предложить тебе. Но, Эмма, если поэты правы, моя любовь чего-нибудь, да стоит.

Она смотрела на него во все глаза. Это был один из немногих случаев в ее жизни, когда Эмма потеряла дар речи. Она вспомнила свою мать, бальный зал во Франкфурте много лет назад, крики студентов: «Juden! Juden! Juden!»

— Знаешь, Дэвид, все это так внезапно для меня, так неожиданно. Не знаю даже, что и сказать, кроме того, что я ужасно польщена.

— Тогда ответь мне. Пожалуйста. Да или нет?

«Лорд Мандевилль и Дэвид Левин… Какая невероятная альтернатива!»

— Я должна подумать, — сказала она.

Часть IV

Вода и слово

Глава первая

Однажды утром в марте 1906 года молодая Черайз Уиллер шла по пляжу в Санта-Монике и вдруг увидела перед собой в полосе прибоя темный предмет. Подойдя ближе, она вскрикнула.

Это было тело мужчины в черном костюме.

Высокий стройный человек спускался по винтовой лестнице выстроенного в испанском стиле особняке в Пасадене. Несмотря на то что было ему двадцать восемь лет, он уже имел репутацию одного из самых агрессивных бизнесменов на американском Западе.

— Пошлите в Лондон моему отцу телеграмму, — говорил он на ходу спускавшейся вместе с ним симпатичной секретарше, которой приходилось почти бежать, чтобы успевать за ним. — Текст такой: «Закончил переговоры с людьми из Далласа точка Они согласны продать нам журнал «Курьер» за два миллиона точка Честер отрабатывает с нашим банком вопросы финансирования точка Начал переговоры с газетой де Муана «Геральд» точка В прошлое воскресенье общий тираж «Клэриона» перевалил за полмиллиона точка Надеюсь, тебе понравилось в Лондоне точка Передай привет маме точка Кертис». Все понятно?

— Да, мистер Коллингвуд, — сказала Роза Маркхэм, заканчивая записывать скорописью у себя в секретарском блокноте.

— Не назначен ли у меня на утро визит к дантисту?

— В десять часов.

— Отмените.

— Мистер Коллингвуд, вы и так уже дважды откладывали этот визит. Доктор Симмонс говорит, что если в самое ближайшее время вы не вылечите все свои больные зубы, вы их потеряете.