Золото и мишура

— Добрый вечер, Кан До, — сказала она с улыбкой. — Тайтай у себя в комнате?

— Oy, да, мисси Зита, и очень есть расстроена.

— В самом деле? Из-за чего же?

— Ей не нравится цвет нового платья, которое вы сделать ей к сегодняшнему вечеру.

Зита вздохнула.

— Чувствую, опять назревает спор.

Пройдя по мраморному полу фойе, она начала подниматься по огромным каменным ступеням, бросив взгляд на огромный портрет Эммы. «Сколько же времени утекло с того дня, когда все мы прибыли в Калифорнию», — подумала она. Одолевая сейчас ступени лестницы, она подумала о том, о чем нередко задумывалась в последнее время: кому же оставить свое состояние? Ведь у нее были не только деньги Феликса, но и те деньги, которые она сама заработала на пошиве платьев. И вот надо же: у нее так много денег — и никого из близких родственников, кому можно было бы их завещать. Зита с грустью вспомнила о своей дочери, жестоко убитой кровожадным южно-американским диктатором полвека назад. Она вспомнила, как ее жизнь чудесным образом переплелась с жизнью семьи Феликса, и ей пришло в голову, что, может быть, оставить свое состояние кому-нибудь из них. Направляясь в комнату Эммы, она прикидывала: «Может, Джоэлу, сыну Кертиса? Он самый молодой, и в этом случае меня будут поминать добром на протяжении текущего века».

— Да, скорее всего, Джоэлу.

Открыв дверь спальни, Зита увидела, что Эмма стоит перед огромным, в полный рост зеркалом и придирчиво изучает новое платье.

— Кан До сказал мне, тебе не пришлось по душе новое платье, — сказала Зита, входя в спальню.

— Оно фиолетовое, — отвечала Эмма. — Только пожилые женщины носят фиолетовый цвет.

— Глупости. Фиолетовый тебе очень идет.

— Но тем не менее это старушечий цвет. Пусть мне сейчас семьдесят четыре, однако я не чувствую себя старухой. В этом платье я выгляжу так, как будто мне пора усаживаться в инвалидное кресло.

— Послушай, я шью тебе наряды столько лет, что лучше не упоминать вслух, сколько именно. Скажи, был ли хоть один случай, когда я оказывалась неправа?

— Не было. Сегодня — первый раз, причем в такой вот день! Само платье превосходное, только вот цвет его мне не нравится.

— А вот и Дэвид. Пускай он рассудит нас.

Дэвид вошел в спальню, одетый в белый фрак с белым галстуком. Несмотря на то что он был на четыре года старше Эммы, он до сих пор выглядел на удивление подвижным. Волосы его и борода приобрели красивый снежно-белый оттенок.

— Эмме не нравится это платье, — сказала Зита, — а тебе?

Дэвид подошел к двум пожилым дамам.

— Думаю, платье восхитительно. Дорогая, ты никогда прежде не выглядела такой очаровательной.

— Это, конечно же, ложь, но в мои годы уже никакой лестью пренебрегать нельзя. Ну хорошо, будем считать, что фиолетовый — вовсе не старушечий цвет. Я надену это платье.

— Арчер внизу, — сообщил Дэвид. — Он только что прибыл из Лос-Анджелеса и спрашивает, можно ли провести вечер в твоем доме, поскольку Арабелла еще в Нью-Йорке.

— Конечно. Пусть отправляется в свою комнату, она полностью в его распоряжении.

— Он хочет поговорить с тобой. Кажется, он чем-то расстроен.

— Скажи, чтобы поднялся ко мне.

— Я передам, — сказала Зита, направляясь к дверям. — Я как раз собралась вниз, чтобы не мешать двум влюбленным голубкам.

— Влюбленным голубкам?! — воскликнула Эмма, когда дверь за Зитой закрылась. — Это в нашем-то возрасте? Зита явно уже немного ку-ку.

Дэвид обнял и поцеловал жену.

— Ну, не знаю, не знаю… Ты сегодня так прекрасна, что я чувствую себя почти шестидесятилетним. Так что с моей стороны не исключена какая-нибудь глупость.

Она рассмеялась и погладила его по щеке.

— Если в нашем с тобой возрасте позволять себе какие-нибудь глупости, можно запросто оказаться в больнице. Вот что, я хочу на сегодняшний вечер дать тебе в пару сенаторскую жену, чтобы ты ее развлекал.

— Огромное тебе за это спасибо. Последний раз, когда мне доводилось ее развлекать, она только и говорила, что о гардеробе Алисы Рузвельт.

— Да, она зануда, я знаю, но таковы жены подавляющего большинства политиков. Придется тебе с этим смириться.

— Я очень горд тем, что ты устраиваешь сегодня, Эмма. Музей для города — это потрясающий подарок. И все твои картины!

В глазах у нее мелькнуло какое-то детское волнение.

— Ты думаешь, им это понравится?

— Понравится ли? Разумеется! Они будут круглыми идиотами, если им это не понравится. Это самая замечательная вещь, которую ты когда-либо делала.

— Ну уж нет, — мягко сказала она. — Самая замечательная вещь, которую я когда-нибудь совершила, это когда вышла за тебя замуж. Если бы ты знал, дорогой, как я люблю тебя! Ты сделал меня счастливейшей женщиной Америки.

Она поцеловала его, после чего они, держась за руки, пристально посмотрели друг другу в глаза. Сейчас они и впрямь, выражаясь словами Зиты, выглядели как два влюбленных голубка.

Раздался стук в дверь и вошел Арчер. Эмма по его лицу тотчас заметила, что что-то действительно случилось. Арчер, обыкновенно такой жизнерадостный, полный сил и энергии, сейчас выглядел потухшим. Подойдя к матери, он поцеловал ее, затем обменялся рукопожатием с Дэвидом.