Золото и железо. Кларджес

Вернувшись внутрь, она огляделась по сторонам: два стола, скамьи, темноватые закопченные стены, потрескивающие костры. Жалобная музыка Лкандели Сцета и кальбиссинийцев. Кухонные запахи с примесями дыма и человеческого пота. Она закрыла глаза. Снаружи — темные горы долины Палкваркц-Цтво и небо, черное и бушующее, как океан. Здесь ей предстояло жить до скончания дней, если…

Что, если Роя убьют сегодня ночью? Тогда на самом деле наступит отчаяние — даже если она никогда не позволяла себе надеяться. Но Рой Барч работал, Рой Барч добивался своего, заставил ее рассматривать побег как нечто возможное. Если Рой Барч погибнет, жизнь станет безрадостным пещерным прозябанием в ожидании смерти. Ее глаза увлажнились — ей внезапно пришло в голову, что только оптимизм Барча делал жизнь в долине Палкваркц-Цтво выносимой… Любопытные люди, эти земляне! Молодая раса, только что очнувшаяся от варварства, зараженная кровавым прошлым — и поэтому буйная, плодовитая, непосредственная.

Она вспомнила о «раскрепощенной изобретательности», некогда упомянутой Барчем. Странно, что уже тогда он настолько остро ощущал существенную характеристику западной земной культуры. Она попыталась представить себе то, что происходило теперь на Земле. Захватили ли ее клау — так, как они уже сделали с несколькими чужими мирами? И как разворачивались события на Лектве? Тоска по родной планете горела в ней так жарко, что она просто не могла позволить себе надеяться — было бы невыносимой пыткой даже выражать поддержку фантастическим планам Барча. Она жалела Барча. Он делал все, что мог, служил примером и движущей силой — и никто его за это не благодарил. В глазах племени беглецов Барч символизировал тяжелый труд, тогда как сидеть у костра и что-нибудь жевать было гораздо легче и приятнее.

Прошел еще час. Ленапи — все, как один — встали из-за стола, промаршировали в бывшее логово Клета и аккуратно улеглись спать.

Прошел еще один час. Костер полыхнул и погас — остались только жаркие угли. Комейтк-Лелианр апатично направилась к своей спальной нише.

Снаружи послышался скрип шагов — у входа, пошатываясь, стоял Барч. Пилот Тык протиснулся мимо него и присел на корточки у тлеющих углей. Барч обвел глазами пещеру: «Куда все подевались?»

«Ушли спать», — отозвалась Комейтк-Лелианр.

«Спать! — голос Барча срывался от напряжения. — Они спят, пока…» Он замолчал.

«Рой, что случилось с твоей рукой?» — спросила Комейтк-Лелианр. Барч стоял в необычной позе, схватив правой рукой предплечье левой.

Барч прошел вперед, с трудом опустился на скамью и выдавил: «Тык, разбуди племя! Снаружи — третья баржа. Ее нужно срочно спрятать в Большой Дыре».

«Рой, твоя рука…» — начала было Комейтк-Лелианр.

«Моя рука и Кербол, — сказал Барч, — остались в грязи на берегу». Она заметила на лице землянина слезы — слезы истощения и скорби. Осторожно развернув окровавленную тряпку, которой Барч обмотал обрубок руки, она почувствовала головокружение. Из-за ее спины выглядывали лица — тупые маски с широко раскрытыми глазами и раздувшимися ноздрями, возбужденные нездоровым любопытством.

Барч сказал слабым голосом: «Не стойте вокруг, идите работать. Чеврр! Где Чеврр?»

«Здесь», — горбоносый спланг выступил из теней.

«Ты знаешь, что делать… Взломайте стену Большой Дыры, задвиньте баржу внутрь и замаскируйте прореху. Возьми это на себя — я больше не могу».

Нижняя пещера опустела — в ней остались только Барч и Комейтк-Лелианр. Барч лежал на скамье и почти бессвязно бормотал: «На этой барже — все, что нужно… Инструменты, сварочная лента, сварочный аппарат, палубная обшивка… Плотину сторожили борнгалезы. Мы хотели украсть прожекторы, передвижные прожекторы… Охрана сбежалась, как голодные псы!»

«Тише, Рой. Лежи спокойно».

«Левая ладонь болит. Как это может быть? У меня нет левой руки… Она там, в грязи, вместе с Керболом… Как ему не повезло!»

Комейтк-Лелианр пыталась вспомнить все, что знала о лектванской медицине, но отрывочные сведения и теоретические формулировки не имели непосредственного отношения к кровоточащему обрубку руки.

Пфлуга, вторая женщина Плоскорожи, неспособная работать в Большой Дыре из-за ожирения, спустилась, чтобы заново развести огонь. Она сосредоточенно взглянула на обрубленную руку и спросила у лектванки: «Что ты хочешь сделать?»

«Не знаю».

Пфлуга фыркнула: «Есть только один способ». Она засунула в угли толстый сук.

Барч потерял сознание. Когда ее ноздри уловили запах жареной плоти, Комейтк-Лелианр тоже упала в обморок.

Пфлуга хрюкнула, шмыгнула носом, развела огонь под котлом поярче и нагрела воду — толстуха прекрасно знала, что скоро каждый, кто занимался разгрузкой третьей баржи, проголодается, да еще и горячего чаю потребует.

Барч открыл глаза, попытался приподняться привычным жестом и упал на постель. У него больше не было левой руки, он облокотился на воздух. Неуклюже приспособившись, он сел, опираясь на правую руку, и взглянул на остаток предплечья, обмотанный повязкой из чистой серой ткани. Обрубок болел, но боль стала выносимой.