Золото императора

В императорском дворце явственно запахло заговором. Руфин осознал это со всей отчетливостью. Ему пришло в голову, что нападение варваров на Фракию не было случайностью. Как не было случайностью и внезапное появление в городе трех легионов во главе с комитом Фронелием. Кому-то они понадобились именно здесь – в Константинополе. Надо отдать должное нюху императорской ищейки Гермогена, который почувствовал опасность, хотя, возможно, не совсем точно определил главных участников заговора. Евсевию и Цезарию незачем было так рисковать, они и без того занимали высокое положение в империи, и смена Валента на Прокопия, в сущности, ничего не меняла в их судьбе. Но, видимо, кому-то очень хотелось бросить на них тень и отвлечь подозрения от себя. И сделано это было с помощью Луции, без труда вскружившей голову двум старым сластолюбцам.

Комит Фронелий являл собой тип истинного римского солдата. То есть был груб, невежественен и хитер. Его задубевшее в походах лицо выражало скуку, а небольшие карие глазки с презрением смотрели не только на мир, но и на его недостойных обитателей, коих в данный момент представлял нотарий Руфин.

– Я сам знаю, юноша, что нужно моим легионерам, – брезгливо процедил Фронелий через губу. – А тебе я настоятельно советую сменить стило на меч. Ибо только война способна превратить желторотого птенца в истинного римлянина.

– Война – занятие кровопролитное, но малоприбыльное, – усмехнулся Руфин. – Во всяком случае, для солдата. Иное дело – удачный мятеж. Он может вознести на огромную высоту даже полное ничтожество. Одно плохо – чем выше стоишь, тем больнее падать.

– Ты к чему это сказал, нотарий?! – взъярился Фронелий.

– Просто к слову пришлось, – холодно бросил Руфин. – К тебе, Фронелий, это не относится. В твоей преданности Валенту никто не сомневается.

Комит все-таки не удержался от ругательств в спину нотария, покидающего серое малоприметное здание, расположенное близ роскошных Анастасьевых бань. Говорили, что именно Анастасии, сестре императора Константина, хлопотавшей о чистоте не только духовной, но и телесной, константинопольцы обязаны столь величественным и бесспорно полезным сооружением. Впрочем, Руфину некогда было любоваться на архитектурные изыски минувших времен, сейчас его занимали совсем другие заботы. Он почти не сомневался, что в городе зреет мятеж, но пока не знал, кто собирается его возглавить. Более всего на роль организатора заговора подходил, по мнению Руфина, патрикий Кастриций, человек надменный и самоуверенный, глубоко призирающий христианскую веру и императора Валента. Причем Кастриций не скрывал своих взглядов от близких людей, а потому о них наверняка знали в окружении нынешнего императора. Знали, но почему-то не спешили покарать патрикия. И в доносе высокородного Гермогена императору по поводу готовящегося заговора Кастриций не фигурировал, иначе квестор Евсевий непременно сказал бы об этом Руфину. Что было более чем странно. Дабы прояснить ситуацию, нотарий обратился за помощью к старому своему знакомцу Марцелину. Марцелин был внуком вольноотпущенника, связанного клиентскими обязательствами с родом Руфина, это во многом и предопределило характер отношений торговца и нотария. Марцелин был старше Руфина лет на пять и успел повидать мир, не без выгоды для себя и для своего патрона. Закон и обычай запрещали патрикиям заниматься торговлей, но в этом мире нет такого препятствия, которое умный человек не сможет обойти, особенно если в конце пути его ждет выгода. Причем выгода немалая.

– Я приставил своих людей к дому Кастриция, – кивнул Марцелин, одновременно жестом приглашая патрона садиться. – Всплыли очень интересные обстоятельства, светлейший Руфин.

– Давай без церемоний, – поморщился нотарий, оглядывая стены дома торговца, украшенные холстами с довольно фривольными рисунками. Впрочем, живопись была невысокого качества, и Руфин очень скоро потерял к ней интерес. Зато его внимание привлекла статуя дискобола, сотворенная с большим знанием дела и человеческих пропорций.

– Ты не поверишь, патрикий, я привез эту скульптуру из Готии, и обошлась она мне в сущие пустяки, – пояснил Марцелин, перехвативший взгляд гостя.

– Статуя, достойная дворца императора, – покачал головой Руфин. – Но вернемся к делу. Так что у нас с Кастрицием?

– Мне удалось установить, что известная тебе Луция дважды тайно навещала патрикия.

– Вот как! – удивился Руфин. – А твои люди не могли обознаться?

– Нет, нотарий, – усмехнулся Марцелин. – Луция слишком хороша собой, чтобы мужской взгляд мог ошибиться на ее счет. Думаю, мои люди не ошиблись и на счет другой, известной тебе и очень любвеобильной особы.

– Целестины?

– Ты угадал, Руфин, – охотно подтвердил Марцелин.

– О связи Целестины с Софронием я знаю.

– Речь идет не о Софронии, нотарий, а о Гермогене, – поднял палец к лепному потолку Марциал.

– О Гермогене! – от удивления Руфин даже привстал с кресла.