Ропот, поднявшийся среди ганов, Баламбер словно бы не заметил. Взмахом руки он отпустил встревоженных вождей, а сам, в сопровождении княжича Пласкини и его венедов, скрылся за тяжелой завесой. Ганам ничего другого не оставалось, как разойтись по своим шатрам и уже там за чашкой кумыса обсудить создавшееся положение. Многим было важно, что скажет по поводу слов и действий надменного Баламбера ган Эллак, один из самых родовитых гуннских вождей. И надо отдать должное уважаемому Эллаку, он не обманул ожидания людей, собравшихся для дружеской беседы.
– Многие хотели и хотят войны, ганы. И это правильно. Война – это добыча. Война – это скот и красивые женщины. Война – это слава. Но никто не жаждет поражения и смерти. И это тоже правильно, ганы. Ибо позорная смерть – это забвение. А поражение гуннов – это обида для наших богов. Каган наконец осмелился бросить вызов готам – это хорошо. Но каган не спросил совета у наших мудрых старцев – это плохо. Он не спросил совета опытных беков – это плохо. Его советчиками стали люди молодые, люди чуждой гуннам крови, даже не угры или булгары, а венеды – это плохо. Если каган одержит победу – это хорошо. Для всех нас. И тогда мы все, и в первую очередь я сам, скажем – Баламбер поступил мудро, он лучший среди нас. Но если каган потерпит поражение, то это будет только его виной. Тяжкой виной. И тогда мы вправе будем спросить с него полной мерой. Но только тогда, а не раньше, мы вправе будем объявить всем окрестным племенам и родам – Баламбер худший среди нас, и он не должен быть каганом. Боги отвернулись от него, и люди обязаны последовать их примеру. Я, ган Эллак, сказал.
Все собравшиеся в шатре Эллака ганы дружно закивали. Каган вправе объявлять войну, но и лучшие мужи подвластных ему племен вправе спросить с Баламбера за поражение. И покарать его если не смертью, то изгнанием. Никто из простых смертных никогда не сможет оспорить то, что провозгласили мудрые боги. В том числе и Баламбер, ибо оплошавшему кагану нет места ни на небе, ни на земле.
– Можно ли считать поражение бека Буняка и темника Белорева под Таной поражением кагана Баламбера? – уточнил существенное ган Хулагу.
– Можно, – важно кивнул Эллак.
– Должны ли мы ждать, пока Баламбер погубит все наши тумены, или вправе возвысить свой голос раньше?
– Мы не будем ждать слишком долго, – покачал головой Эллак. – Сила гуннов не должна иссякнуть из-за глупости одного человека, как бы высоко он ни был вознесен.
– Я понял тебя, уважаемый ган, – склонил голову Хулагу. – Мы все будем готовы и к победе, и к поражению. Но сильные мужи должны уметь даже поражение превращать в победу.
– Хорошо сказал, ган, – поклонился сметливому Хулагу уважаемый Эллак. – Боги не оставят нас, пока в сердцах наших не угасла гуннская доблесть.
Бек Буняк, вознесенный волею кагана на огромную высоту, пребывал в некоторой растерянности. Одно дело пробуждать зависть и злобу в сердцах ганов хвастливыми речами и совсем другое – взять укрепленный город, в котором находится пятитысячный отряд хорошо вооруженных воинов, готовых стоять насмерть. В конце концов, Буняк хоть и снес голову Вульфиле, но убил-то его совсем другой человек. И скорее всего, именно к этому человеку перешла сила и удача, которой раньше владел готский колдун. Наверное, Буняку следовало рассказать об этом кагану Баламберу раньше, еще до того, как тот возложил на его плечи неподъемный груз. К сожалению, теперь уже поздно было оправдываться, оставалось только пить купленное в той же Тане вино и сверлить глазами княжича Белорева, который явился в шатер бека за указаниями. Под началом у Буняка было два тумена, один угорский, другой венедский. Угры были лучшими наездниками, чем венеды, зато последние превосходили их в стойкости. При штурме городских стен многое зависело именно от венедов, умевших сражаться не только на коне, но и пешими.
– Когда выступаем? – спросил Белорев у захмелевшего угра.
– Завтра, – процедил тот сквозь зубы.
– Это правильно, – кивнул ант, – чем раньше мы окажемся под стенами Таны, тем лучше.
– Ты что, торопишься умереть, княжич? – криво усмехнулся Буняк.
– Я собираюсь жить очень долго, бек, дольше, чем Герман Амал.
– Баламбер знает, какую участь готовят ему ганы в случае нашего поражения?
– Каган знает все, – твердо сказал ант. – Даже час нашей смерти, если мы с тобой не выполним приказ.
– Я не собираюсь бежать, княжич.
– Тем лучше, бек, – улыбнулся Белорев. – Но, тем не менее, хочу тебя предупредить, что каган предусмотрел все, в том числе и твою измену. К тебе ведь приходили люди Эллака?
У бека Буняка появилось горячее желание швырнуть чашу с вином в улыбающуюся рожу анта, но он сумел сдержать и свой гнев, и свою руку. Княжич Белорев успел заслужить среди степняков славу непревзойденного бойца, и Буняку не хотелось вступать с ним в драку. К тому же смерть анта ничего бы не изменила в его судьбе, зато добавила бы массу хлопот, коих у угра и без того хватало.
– У меня был ган Хулагу, – не стал отрицать Буняк.
– Который пообещал тебе мешок золота в обмен на предательство.