Золото Хравна

Дверь чуть приоткрылась, и хитрое смуглое удлиненное личико Анете появилось в щели.

— Мина! Мама просила узнать, не поможешь ли ты ей в поварне?

— Конечно! — Вильгельмина спрыгнула с высокой лавки на пол. — Пойдем!

Она торопливо смахнула выступившие на глазах слезы и побежала следом за Анете, мягко ступая по полу в войлочных домашних туфлях.

Стурла проводил девочек взглядом.

— Много лет назад, когда я был молод, такие истории любили рассказывать в Эйстридалире, в нашей округе. Белая Волчица в то время была любимым предметом разговоров и баек, какими молодежь развлекала себя на посиделках и какими старухи пугали детей, укладывая их спать.

— Да, я помню, — кивнул Торлейв. — Моя бабка, бывало, тоже их сказывала.

— Белая Волчица! — произнес Стурла задумчиво. — Кольфинна свято верила в нее. Однажды она созналась мне, что в детстве видела ее часто. Белая Волчица приходила из лесу, стояла и смотрела на нее издали. Кольфинна говорила мне, что никогда ее не боялась. Волчица была доброй и не желала ей зла — Кольфинна это чувствовала. Не знаю, что это было, Торлейв. Дети часто верят в сказки и воображают, будто всё, о чем в них рассказывается, происходило взаправду.

Торлейв молчал.

— Скажи мне, Стурла, — произнес он наконец, — а кто такой Сэмунд с Согнсьяра?

— Это было очень давно, — удивился Стурла. — Почему ты вдруг спросил?

— Ребенком я случайно слышал ваш разговор с отцом о том, как погиб этот Сэмунд.

— Он был славный малый, наш с Хольгером общий приятель, — вздохнул Стурла. — Мы сдружились с ним, как и с Никуласом, в ту кампанию против датчан. После ему пришлось туго, у него появилось много сильных врагов — так уж случилось. Его лишили прав и мира, и он ушел в горы. Иногда он приходил к нам с Хольгером, мы помогали ему чем могли. Но потом Ягнятник выследил его и убил. Мы очень горевали. Страшно погибнуть, как погиб он. Куда лучше в битве на вздохе клинок под ребро.

— Видимо, Нилус из Гиске не раз таким образом казнил тех, кого хотел, — глухо сказал Торлейв. — И Стюрмир научился этому у него.

Стурла внимательно посмотрел в его темные глаза.

— Теперь все это дело прошлое, сынок, — сказал он и обнял его за плечи.

Морозные сумерки отошедшего зимнего дня сгущались над снежной землею. Над горами, над белыми лесами, от горизонта до горизонта, от края моря до синих горных вершин, от южных долин до северных отрогов синело стужею холодное небо наступающей Святой ночи. Едва стемнело, как, соперничая с чистым серебром молодого месяца, встал над горизонтом таинственный, как зеленый кошачий глаз, Аурвандиль — конунг всех звезд, что еженощно вершит меж ними свою небесную вейцлу.

Зазвонили во всех церквах, во всех храмах. Запел, загудел низко, точно бык, большой медный колокол собора Святого Олафа в Нидаросе, грянули наперебой колокола других церквей славного города. Ясно выводили перезвон колокола церкви Святого Креста, на полтона ниже звучал чистый голос звонницы храма Святого Мартейна, и тонко вторил им малый колокол храма Пресвятой Девы. Зазвонили и в обители братьев францисканцев, и в приорстве августинцев Хельгисетер, и на островах — в бенедиктинском монастыре на Мункхольме и в цистерцианском аббатстве в Тётре. Поплыл, спугнув ворон и чаек, полетел перезвон над черной стылой водой фьорда, над отражением яркой зеленоватой звезды, над пришвартованными до весны кораблями, над покрытыми рогожей заснеженными лодками, над наустами[183] и доками, в которых дремали большие торговые суда, над пирсом, над узкими улочками и заснеженными крышами, над городской площадью, над окружавшими город лесистыми холмами, над дальними вершинами.

И по всей земле звонили в тот вечер колокола.

Поднялся на деревянную колокольню отец Магнус, и торжественно воспарил мощный голос Святого Халварда над Городищем, и над Еловым Островом, и Таволговым Болотом, над хуторами и усадьбами Эйстридалира — над Пригорками и Свалами, над окружавшими долину горами, над закованным в лед мощным течением Гломмы.

С дальних колоколен вторили ему другие, и, едва медный рев Халварда затихал на какой-то миг, отец Магнус слышал, как отовсюду, замирая в ломком морозном воздухе, доносятся голоса дальних и ближних церквей.

И далеко на севере, на берегу Снёсы, в Оксбю, молодой брат Оген, дрожа на ледяном ветру, поднялся на колокольню и ударил в било — звонкий ручной колокол, — как ударяли многие столетия назад: большого колокола малая община в Оксбю пока не имела.

И над Вороновым мысом заговорили колокола Святой Сюннивы, запели, распугивая горных духов, ётунов и двергов, торжествуя свою победу над холодом и мраком, и ясно загорелась звездами морозная северная ночь. Двухдневный любопытный месяц вновь высунул свои молодые рожки над горами и осветил далекую пещеру, вола, осла, мужчину, и женщину, и младенца, закутанного в пелены, лежащего на сене в кормушке для скота. «Кто это?» — спросил осел, и тихий голос в шелесте крыльев отвечал ему: «Как, разве ты еще не знаешь? Это Христос, Спаситель Мира, родился на земле в эту Святую ночь».