Золото. Книга 2

– Бел… – она вздохнула, переводя дух. – Орлик, ты сядь, я должна… сказать тебе, только ты обещай не яриться… Не держи сердца на Белогора, он не злоумышляет против тебя, и это не потому я говорю, что он был мне женихом когда-то…

У Орлика вытянулось лицо:

– Женихом… Он не говорил мне…

– Я думала, ты знаешь. Все всегда это знали, – проговорила я, думая, что ведь тех, кто это знал, почти не осталось. Ну, горожане, простые северяне, да, но Орлик не обсуждал же с ними свою невесту.

Он нахмурился, его эта новость оцарапала немного.

– Поэтому вы так… так близки с ним?

– В Солнцеграде ближе него у меня до вчерашнего дня никого не было.

Мне не надо спрашивать, кто стал теперь ей близок, потому что и у меня никого ближе неё нет. Близость не бывает с одной стороны, она всегда обоюдна.

Я сел на край постели, мягко провалившейся подо мной: тюфяк пухом лебяжьим набит, как и большие пышные подушки. Авилла взволнована не на шутку. Из-за Белогора? Чего я не знаю о них? Что она так волнуется и что такого важного хочет сказать? Стоит, стиснув руки, пальцы сдавливают друг друга, беспокоятся, тонкие длинные пальцы, золотое кольцо брачное придавила, суставы побелели… почему ты так взволнована, Ладо? Мне стало не по себе от её волнения.

– Ты всё обо мне должен знать, мы должны стать с тобой одним кулаком, чтобы никакие недосказанные тайны не вышли наружу и не раздавили нас…

– Вы любовники с ним? – похолодел я.

Ах, ты, Белогор! «И у меня бывают вечера, отданные…», уж конечно! Вот мерзавец!

– Любовники?.. Любовники… только не с ним, нет-нет… совсем не о нём речь, – она опустила голову, серьга зацепилась за тонкий локон, выбившийся из причёски…

– Не понимаю ничего… – растерялся я, говори уже, что ли!

– Яван Медведь, твой дядя, он был моим… Яван и я намеревались пожениться ещё… до смерти Великсая.

– Что?! – я подскочил с постели.

Что же это такое, будто громадный меч машет надо мной, слева, справа, проносится над головой, рассекает воздух со свистом, рубит все мои связи. Как ветви у дерева отсекает моих кровных родичей…

– Ты узнал бы, – она отступила на шаг и взглянула на меня, хмурясь, и глаза громадные на пол-лица. – Это хотят использовать против меня и Явана. Теперь, когда ты знаешь, теперь это тупое оружие.

Я смотрел на неё, стоит рядом, голову снова опустила, смущаясь всё же. И щёки покраснели… я не могу не спросить:

– Много… много было… как он? Кто… с кем ты…

Она подняла голову, соврёт? Конечно, кто честно говорит о таком?..

– Любила его? – кровь прилила мне к лицу, к шее…

– Любила, да…– произнесла она уверенно и без извинений уже.

– Поэтому… – ох, меня душит, душит жар из груди, поднявшийся к горлу, я еле говорю, – поэтому… не хочешь меня… И сейчас любишь?

Ох, Орлик… Не хочешь… ты вот в шаге стоишь, а я твой жар чувствую и хочу прильнуть к нему, хочу, как ничего другого… А «любишь»… разве я могу объяснить? Самой себе не могу. Я не знаю… Люблю… Но как только вспоминаю его холодные глаза: «Я – сват», всё закрывается во мне, всё, что когда-то так щедро распахнулось ему навстречу.

Ничего я о любви не знаю.

Орлик коснулся серьги в моём ухе, пальцы запутались в волосах, выпавших из затейливой причёски, хотел убрать руку, но мои волосы будто удержали его ладонь и он к шее под волосами продвинул её, тёплая ладонь, гладкая, касается так легко… пальцы подушечками легонько под затылком…

– Вот беда-то, Ладо… Беда…

Она подняла глаза на меня. Ещё сутки назад я даже не знал тебя, а сейчас дышать свободно не могу… может, отпустит когда?

Он отошёл от меня, не стал ни целовать, ни касаться больше…

– Царь, Ориксай! Кони под сёдлами, только вас ждут все! – стукнули в двери.

Мы влетели на царский двор как раз, когда охотничья кавалькада собралась, и наверху крыльца показался Орик в тёмно-синем коротком кафтане, отороченном чёрным мехом, а за ним, отставая на две ступеньки – Онега.

Я опоздал. Сразу понял, что опоздал: она царица. Даже наряд… После её чернушкиных Ганешских одежд, этот сияет вышивками, нашивками бусин, и множества мелких золотых бляшек, по нашему и их северному обычаю. Шапочка тоже расшита жемчугом и золотом, что так идёт к её волосам, большие серьги качаются согласно движениям головки, а волосы вплетены множество золотых же шнуров и заколок, так, что они переливаются, широкий золотой пояс, на нём два кинжала в богатых ножнах, на ногах расшитые каменьями сапожки… браслеты, колты от висков, сложная золотая гривна вокруг шеи поверх собольего ворота красного кафтана… Как ещё может выглядеть царица сколотов и Великого Севера?..

– Дикарка-то наша… и-и-и…ой-ёй… – выдохнул Лай-Дон, пихнув меня локтем в бок. – Аж дух захватывает, а, Медведь?.. Ты чего?..

Лай-Дон не видит того, что вижу я: она царица, они женаты, я опоздал. Несмотря на скачку бешеную эту, опоздал… Опоздал… И ещё больше увидел я: Орик, увидав меня, не улыбнулся приветственно, нет, он повернулся к Онеге, нет-нет, Авилле и подал руку ей. Она приняла её, его принимает, Авилла-царевна, единственная оставшаяся из царских потомков Севера.