Золото Ларвезы

– Я плакала, когда вспоминала свою дочь. Ей было десять лет, ее побили камнями за то, что над ней совершили насилие, и никто из мужчин не засвидетельствовал, что она не виновата. В Палахиде, где мы жили раньше, такие законы. Одного из тех, кто убивал Манарью, я задушила, хвала Зерл, когда они напали на лечебницу. А счастливая я потому, что теперь живу в Ляране, здесь все иначе и для мужчин, и для женщин. Здесь я могу везде ходить и сама решаю, что мне делать, могу наняться на работу и потратить заработанные деньги, ни у кого не спрашивая дозволения, – она говорила с отчаянной интонацией, словно в чем-то убеждая собеседницу. – Если сюда придут из Рачалги, Шилиды или Касожи, они заведут такие же порядки, как у них, и всех нас заставят жить по своим законам. Мне будет не нужна такая жизнь. Мне будет не нужна эта жизнь, если она снова станет такая, как в Палахиде, но я даже утопиться не смогу, у меня Сейбур…

– Значит, дело за тем, чтобы их сюда не пустить, – подхватила Венша, довольная, что не прогадала – в союзники надо брать тех, кому отступать некуда. – Главное, не пропускай мимо ушей мои советы. Чтобы тебя признали госпожой наместницей, ты должна вести себя, как госпожа, а не как вчерашняя мусорщица, которую взяли во дворец. Даже если ты не чувствуешь себя настоящей госпожой, ты должна сыграть роль госпожи, как в театре.

С некоторых пор театр в Ляране был: узнав, что среди переселенцев есть бродячие артисты, господин собрал их и велел заниматься своим делом, назначив им содержание из казны. Те были рады-радешеньки, да и остальные горожане порадовались новому развлечению.

– Я постараюсь, – сверкнув сухими глазами, заверила Фарийма.

Чтобы за оставшееся время приучить всех к мысли, что она важная персона, Венша взяла в обыкновение подавать ей чай или кофе на серебряном подносе – раньше она прислуживала таким образом только самому Тейзургу да несколько раз рыжему Хантре. И позвала одного из актеров давать Фарийме уроки. Актеры тоже союзники, соседские царьки их не жалуют. Бывало, что представителей этого ремесла, не угодивших власть имущим, изгоняли в пустыню со скудным запасом воды, на верную смерть.

Сколько-то времени у них есть, и когда соседи решатся на вторжение – Лярана будет готова к теплой встрече.

Скользя, словно грациозное привидение в наглухо закрытом шелковом одеянии, Венша принесла чай в укромный внутренний дворик с колоннадой, где ее ждали Фарийма с Сейбуром и мастер Бруканнер из Бартоги. За минувшие несколько дней она уже много с кем успела обсудить от имени «госпожи наместницы», что делать, если соседи попытаются завоевать Лярану. Новоявленный Городской Совет объявил запись в ополчение, от добровольцев отбоя не было – но что они смогут противопоставить захватчикам?

Мастер Бруканнер вместе с Тейзургом и Хантре разрушил алендийский Накопитель, при этом был ранен, и когда они уходили через Хиалу, его раны кровоточили. Людям не стоит оставлять в Нижнем мире свои телесные выделения, для обитателей Хиалы это словно путеводная ниточка. Мастер носил оберег от демонов – медальон с выгравированными рунами, специально для него изготовленный. Венша знала, что за тайный ингредиент добавили в сплав. Вышло так, что она была третья из посвященных. Тейзург наложил на нее заклятье, чтоб она ни словом не могла обмолвиться о том, что Хантре вскрыл себе вену и нацедил в плошку крови, которую влили в расплавленный металл: кровь таких, как он – для демонов Хиалы непреодолимая преграда.

Бартожец по-сурийски не говорил, а из здешних никто, кроме нескольких светлокожих бродяг из дальних краев, не говорил на его языке. Другое дело Венша: представители волшебного народца понимают любую человеческую речь и годятся в переводчики – если сумеешь с ними поладить или это в их интересах.

Она разлила чай – концы длинных рукавов свисали ниже колен, пряча когтистые пальцы амуши, но она ловко управлялась с любыми предметами сквозь шелковую ткань – и устроилась на подушке возле стены, в тени, словно скрытая третья вершина треугольника. Это показалось ей забавным, и Венша беззвучно хихикнула под вуалью.

От Бруканнера она была в восторге, люди нечасто бывают такими занятными. Матерый, кряжистый, покрасневшее под олосохарским солнцем лицо заросло неряшливой седой щетиной. Вместо правого глаза бронзовая штуковина с выпуклой стекляшкой, держится на засаленном клепаном ремешке, а уцелевший левый глаз – по-стариковски блеклый, внимательный и ехидный. Собственных пальцев у него осталось всего семь, зато он носил перчатки с механическими протезами и вшитыми амулетами, а в карманах у него лежало двое серебряных часов-луковок: одни все время тикали, а другие он включал для отсчета секунд.