Золото Ларвезы

Кончилось тем, что достопочтенный Орвехт многословно пожелал князю Ляраны скорейшего выздоровления и на этом исхитрился закончить разговор. Похоже, Эдмару стало скучно, когда он понял, что ничего, кроме пространных бюрократических речей, от собеседника не добьешься. А Суно допил остывший чай и с сожалением убрал в кладовку «Из руин в поднебесье»: факторы экономического роста подождут, ему пора на улицу Тряпичной Ящерицы – нечисть из общественной бани изгонять.

Мраморные плиты сияли сахарной белизной, базальтовые напоминали о бездонном пространстве, пронизанном лучами далеких светил. Те и другие обжигали босые ступни. На магическую защиту не было сил, по отношению к магии он сейчас как тот жонглер, у которого все выскальзывает из рук. Всего-то и нужно – полностью совпасть с этой реальностью, но после прогулки через Несотворенный Хаос на это требуется время.

Тейзург – практичный и при всех своих изысках способный, когда прижмет, к железной самодисциплине – целыми днями выполнял ментальные упражнения для ускорения адаптации. Ему тоже советовал. Он попробовал, и вроде бы помогало, однако временами нападало беспокойство: словно тебя подхватило ветром, и этот ветер в каждой клеточке твоего тела, и непонятно, куда и зачем тебе нужно мчаться, но куда-то нужно. В Сонхи он дома, но после возвращения из Несотворенного Хаоса не отпускало ощущение, что у него есть дом где-то еще.

Терраса занимала полкрыши, под ней находилось трехэтажное крыло княжеского дворца, а четвертый этаж другого крыла отсюда выглядел, словно перламутровый павильон под голубым небом. На венчающем башенку шпиле – черный с изумрудно-фиолетово-синим змеистым узором флаг Ляраны. Сейчас узора не рассмотреть: полуденный штиль, флаг из «штандартного» китонского шелка свисает, как плащ на гвозде.

– Догуляешься до волдырей на пятках.

Не уловил приближение Эдмара. Мир – пятнами, разноцветными, переменчивыми, они то и дело уплывают со своих постоянных мест в сонхийской мозаике. Где уж тут кого-то заметить.

Тейзург был в белой с серебристой вышивкой баэге, волосы тоже белые, успел выкрасить в перерыве между адаптационными упражнениями. Издали – благостный небожитель, от которого впору ждать поучительного примера, вблизи – ироничный прищур, обычная для него усмешка на худощавом треугольном лице прожженного актера и циника.

– Мне это помогает, – отозвался Хантре. – Ощущения в ступнях дают более-менее устойчивую привязку к здесь и сейчас. Потом залечу. Но оно все равно как будто отдельно от меня, а надо, чтобы совпало.

– Для этого есть и другие способы, кроме разгуливания босиком по крыше, на которой можно яичницу жарить. Обратился бы ко мне…

– Да иди ты.

– Вообще-то, я имел в виду целительные для рассудка ментальные практики, – с готовностью ухмыльнулся Тейзург, словно только и ждал такого ответа. – Но то, о чем ты подумал, тоже неплохой способ, я очень даже не против.

Его слова колыхались ядовитыми щупальцами, которые никак не дотянутся до добычи, однако не теряют надежды зачаровать тебя своим змеиным танцем.

– И зачем тебе это надо?

– Тебя удивляет, что я тебя хочу?

– Ты ведь хочешь не меня, а совсем другого.

– Кого же это? – изломил бровь Золотоглазый. – Я, знаешь ли, заинтригован…

– Не кого, а чего. Тебе нужен далекий свет, а ты принимаешь за него лампу в моем окне.

– Хм, крепко же тебя по головушке Хаосом приложило… Вынужден разочаровать, в данном случае – два из десяти. Пойдем-ка отсюда, а то еще немного, и запахнет паленым мясом.

Он позволил увлечь себя к арке, за которой тень и прохлада. Боль в обожженных подошвах была отдаленным сверканием: оно пульсировало в той точке реальности, где ему хорошо бы оказаться полностью.

В комнате с витражными окнами от пола до потолка баэга Тейзурга расцвела радужными переливами, на лицо и волосы легли разноцветные блики.

– Жаль, что ты не в белом, – заметил он, на шаг отступив и смерив Хантре оценивающим взглядом, словно статую или вазу.

– Ага, нам с тобой только в белом и ходить.

– Почему нет? Белый, да будет тебе известно, содержит в себе все прочие цвета и оттенки. Презренный закон физики, одинаковый для многих миров, в том числе для Сонхи. Сторонники монохромной картины мира сего обстоятельства не учитывают.

– А почему презренный?

– Ну, хорошо, внушающий почтение закон физики, – ухмыльнулся Золотоглазый, с нарочито покладистым выражением «для тебя ничего не жалко».