Золото Маккены

Подавившись последней влезшей ложкой, Маккенна помог старухе сделать уборку. Ему пришлось здорово попотеть, потому что четырехфутовое сосновое бревно, к которому приковала его индианка, походило то ли на местного рода якорь, то ли на медвежью западню. Правда, его начальница чуть в обморок не грохнулась, увидев, что мужчина оказывается может выполнять домашнюю работу. Взамен за доставленную возможность поглазеть на столь редкое зрелище, бабуся поведала Маккенне детали его пребывания здесь, в горном оазисе под названием «Нежданный привал».

Так как это его сильно интересовало, Маккенна позволил старухе болтать, сколько вздумается. Он вставлял в ее длинную речь, то тут, то там, вопрос или замечание, чтобы направить стремительный словесный поток в нужное ему русло, хотя в основном индианка в управлении не нуждалась. Ведь в ее жилах текла кровь настоящих, чистокровных апачей. Она видела сотни белых, сидящих на том месте, на котором сейчас находился Глен Маккенна, и знала, о чем именно думал белый, который с нехорошими предчувствиями ожидал возвращения бандитов. Как и полагалось человеку, знавшему индейские и, в частности, апачские традиции, он думал только о двух вещах, а фантастические видения близкого освобождения или хотя бы помилования оставлял несмышленым дилетантам. Когда все сказано и сделано, истинное значение имеют: вопервых, жизнь, а вовторых, смерть. Натуральменте.

ТАЙНА СНОТАЭЙ

Болтливую индианку, к тому же женщину из племени апачей, найти не так просто. Через пять минут Маккенна понял, что со старухой ему здорово повезло. В истории, что она рассказывала, сплелись одиночество, старость, женская хитрость и несомненная симпатия к голубоглазому белому.

Для начала она ему поведала, радостно набив свою трубку табаком из кисета Маккенны и позволив ему покурить впервые за двенадцать часов, что в этом походе Пелона есть доля и ее вины. Она, оказывается, была последним оставшимся в живых ребенком сестры Наны и Эна. Ее мать, разумеется, никакого отношения к тайне каньона Дель Оро, который поапачски назывался Снотаэй, не имела, как, впрочем, и доступа в священное место. Вход туда разрешался только мужчинам.

В те давние времена, когда была жива ее мать, это считалось нормальным. Но времена, а с ними и апачи, сильно изменились. И племянница Наны не захотела мириться со столь явной женской дискриминацией.

Старая скво замолчала, внимательно изучая своего слушателя. Наконец, видимо, приняв какоето решение, кивнула. Звали ее, продолжала она, Мальинай. Это было переделанное испанское слово «мальпаис», что означало сильно пересеченную местность или бэдленд. Рассматривая рассказчицу, Маккенна решил, что имя женщине подобрали совершенно правильно. Ведь апачи всегда называли камень камнем, а жабу – жабой.

В ответ на столь прямолинейное признание бородач ответно заявил, что у него самого, как говорится, ни рожи ни кожи. Любая проницательная женщина сразу поймет, что в нем больше костей, чем мяса, а жил больше, чем сил.

Но хорошее впечатление о нем, запавшее женщине в голову, ничуть не поколебалось этим откровением. Просто она еще раз убедилась, что рыжик и впрямь является тем, за кого себя выдает. Теперь она была готова верить в то, что он может наслаждаться пением птиц, вдыхать свежесть ручья, наблюдать за тем, как растет трава и не обижать братьев меньших. Ну и белый!

– Знаешь что, Маккенна, – покачала головой старуха. – Как женщина, я отказываюсь признавать твой наговор на себя. Но если даже и признаю, то кто посмеет отрицать, что хорошая порция костей когдалибо мешала мужчине, а? Что ты на это скажешь, омбре? – Она разразилась своим идиотским кудахтаньем, и Маккенна, вспыхнув, согласно кивнул. Через секунду старуха вытерла с глаз слезы, выступившие от непонятной белому радости, и продолжила.

– Значит так: много лет я ухаживала за старым Эном. Тебе, наверное, известно, что ему было лет девяносто. Если вспомнишь, то Нане, когда он выступил в последний поход против регулярной армии, – а это было лет пятнадцать назад, – стукнуло всего семьдесят. А Эн был помоложе Наны, но не сильно.

– И вот я готовила и ухаживала за старой развалиной и, поскольку умом меня природа не обидела, в мозгу у меня начало созревать убеждение, что женщина – это, по крайней мере, половина мужчины, а значит, мне следует узнать, где находится золотой каньон.

– Тогда я начала издалека заходить к старому Эну, постепенно сужая круг вопросов. Поначалу он думал, что я болтаю просто так. Но поняв, что я действительно интересуюсь тем, о чем спрашиваю, замкнулся и стал раздражительным и злым.