Золото Маккены

Индеец на всем протяжении скорбной работы и позже, когда отряд разобрал лошадей и вскочил в седла, чтобы покинуть луг смерти, не отставал от Маккенны ни на шаг и все время пристально за ним наблюдал.

Отметив это, Пелон приказал Хачите перейти в голову колонны и ехать с ним рядом. На это апач ответил отказом. Его погибший друг советовал доверять белому с рыжими волосами. Значит, с ним он и поедет. Маккенна быстренько заверил Пелона, что это его нисколько не стеснит. То же самое он объявил и хмурому Хачите.

— Счико, — сказал он мимбреньо на его родном языке и положил руку на напрягшийся бицепс.

Это слово означало «друг»и по прошествии одной сердитой минуты складчатое лицо индейца разгладилось, он улыбнулся и, положив свою огромную лапищу на руку Маккенны, пророкотал:

— Счикобе, — что было еще лучше, так как переводилось как «старый друг».

Достигнутое согласие несколько успокоило Пелона. Ему вовсе не хотелось конфликтовать и ссориться с апачем по пустякам.

— Скорее, — поторапливал он компаньонов, — пора ехать.

Наконец, все собрались и двинулись вперед: Пелон впереди, затем Микки, между лопатками которого удобно устроилось дуло старой винтовки и Маль-и-пай, за индианкой — Фрэнчи Стэнтон, потом Маккенна и Хачита.

Когда последние двое оказались позади всех, апач, замешкавшись, повернулся назад, всматриваясь в нижний предел каньона, за которым лежала тропа, ведущая к безмолвным скалам рокового колодца Скаллз.

— Хотелось бы мне, — печально сообщил он Маккенне, — вспомнить то, от чего меня предостерегал мой товарищ, лежащий теперь там, на тропе. Это касалось того, почему мы поехали с этими собаками; почему появились на ранчерии старого Эна и Маль-и-пай. Жаль, что я такой глупый и несообразительный. Моему товарищу было бы стыдно, если бы он узнал о том, что я забыл самое главное, о чем должен был постоянно помнить.

— Ты все вспомнишь, — заверил его Маккенна. — Старайся, не переставая, и в один прекрасный момент воспоминание возникнет у тебя в мозгу столь отчетливо, словно оно никуда не исчезало. Вот увидишь. Едем; твой друг в тебя верит; он знает, что ты все вспомнишь.

Огромный апач удовлетворенно кивнул.

— Спасибо, белый друг, — улыбнулся он. — Мой друг говорил, чтобы я тебе верил, вот я и верю. Едем — пора нагонять остальных.

Он сжал коленями бока своего пони, и они с Маккенной двинулись по узкому каньону вслед за отрядом.

Маккенна тоже улыбался. Он все еще был жив, к нему вернулась Фрэнчи, появился новый друг — хороший, правда несколько с приветом, апач — и все за один час! День стоял прекрасный, Аризона дышала жизнью — чего еще мог желать мужчина!

Особенно приятным было то, что простым похлопыванием по плечу и заверениями, что в один прекрасный день индеец вспомнит все, о чем ему говорил Беш, он смог успокоить бедного Хачиту.

Если бы Глен Маккенна мог хотя бы заподозрить, что именно сказал своему приятелю Беш, то горячее чувство удовлетворения моментально сменилось бы ледяным страхом. Но, как бы то ни было, сейчас его глаза сверкали еще сильнее, чем после первого пожатия руки Фрэнчи в «Нежданном Привале» возле Яки-Спринг, а сердце билось судорожно, как у самого что ни на есть воробушка, а не сурового тридцатилетнего мужчины.

— Ух! — обратился он к мрачному апачу. — Что за день! Сказка! Если бы я умел петь, — то немедленно огласил бы этот каньон звуками!

Хачита удивленно воззрился на него.

— Чего это ты такой счастливый? — спросил он.

Великолепный вопрос, подумал Маккенна. Вот если бы у него отыскался такой же великолепный ответ…

«САХАРНЫЕ ГОЛОВЫ»