Золото мертвых

— Там — кладбище. — Ростогцев присел на капот машины. — Могильная земля. Место последнего упокоения мертвых. А мы все именно что мертвы, хоть и выглядим как живые. Пара шагов по этой земле, особенно ночью, и нас учует тот, для кого мертвые — паства. Ну а мы, значит, те, кто от него сбежал, пусть кое-кто даже и не по своей воле. Да и вообще для нас земля кладбищ вредна, она из нас последние искры бытия высасывает, как пиявка кровь. Вроде как понемногу, но если вовремя не спохватиться, то дело может кончиться плохо. Да и тебе, приятель, я туда вот так просто соваться бы не рекомендовал, особенно ночью и с не слишком благовидными целями.

— А для кого мертвые — паства? — совсем уж запутался я. — О ком речь?

— В этом мире, Хранитель, всегда и везде есть хозяева, — пояснил князь. — В реке — водяник, в лесу — леший, на поле — луговой, в доме — домовой. Ну и тут тоже. Если есть место, то имеется и Хозяин. И скажу тебе так — лучше с лешим подраться или с домовым повздорить, чем дело с умруном иметь. Им сила дана немалая, и знают они ох как много, как о жизни, так и о смерти.

— И о том, как первое превратить во второе, — добавил Данила, тоже выбравшийся из машины.

— Вот-вот, — поддержал его Ростогцев. — В пределах своих владений они полноправные владыки. Там, за решеткой, червяк в земле не шелохнется без его разрешения, чего уж говорить о разорении могилы.

— Лихо, — проникся я. — Ну а как с посетителями? Сюда же толпы народу ходят. Хоронят умерших, памятники ставят, просто прогуливаются. Опять же — обслуживающего персонала небось полно.

— Над обычными людьми, теми, кто могилы родных посещает или здесь работает, у умруна власти нет, как минимум до той поры, пока те не помрут и на его кладбище в неживом виде не попадут. Ну или прямого ущерба ему не нанесут, тут он снова в свои права входит. Но ты-то тут при чем? Ты хоть и остался человеком, но теперь наш, под Луной живешь, Хранитель, не под Солнцем. И существуешь ты отныне по Покону, а не по закону. Так что если умрун тебя прихватит у раскопанной могилы, то… Я не знаю, что именно он сделает, но хорошего ждать не приходится.

— А он прихватит, — добавил Данила злорадно. — Любая кладбищенская тень, любой призрак — его глаза. Заприметит тебя, цап — и в свой склеп!

— Чего ты скалишься, ущербный? — разозлился я. — Это твоей семье прямой убыток. Если ты забыл, то пока я подвеску не получу, расчета не последует, так что радоваться нечему. Вот и выходит, что в заднице не только я, но и вы.

— Твои проблемы — это твои проблемы, — строго произнес Ростогцев.

— Даже не спорю, — согласился с ним я. — Но авансы сроду не раздавал, так что пока мои проблемы не будут разрешены, вашими я заниматься не стану. Пока у меня нет подвески, у вас нет денег. Клад — не девичья невинность.

— В смысле? — удивился Данила.

— Ее по нашим временам восстановить — как высморкаться. А если я вам клад отдам, то обратно в землю его уже не вернешь. Так что ждите, пока я как-нибудь решу вопрос с кладбищем и его смотрящим.

— Хозяином, — поправил меня князь. — И вообще, Валерий, взвешивай каждое слово в общении с обитателями Ночи. Я вот на твое хамство смотрю снисходительно, но могут найтись те, кто делать этого не станет. А умрун тебя за такую оговорку вообще сразу на куски разорвет. В буквальном смысле.

— У меня и в мыслях не было вам хамить, — возразил ему я. — До той поры, как этот товарищ в нашу беседу не влез. Он вообще постоянно меня провоцирует или на драку, или на ругань, потому сразу вас предупреждаю — в одну прекрасную ночь я его убью.

— Или я тебя, — вставил свои пять копеек в разговор Данила.

— Значит, судьба у вас такая, — подытожил князь. — Случается. А что до награды… По сути, твоя позиция верна, товара лицом нет. Но кое о чем я тебя все же попрошу.

— Если просьба выполнима — нет проблем, — согласился я.

— Письмо напиши остальным концессионерам. Ну как в прошлый раз, мол, тема закрыта, всем спасибо.

— Хочется Карлу Августовичу нос утереть? — уточнил я.

— Очень, — расплылся в улыбке князь. — Не стану кривить душой — не люблю его. Скользкая личность. Помнится, в девятнадцатом году…

Увы, я так и не узнал, что именно случилось в девятнадцатом году, тайной осталось и то, к какому именно веку относился тот год.

Почему? Потому что князя перебило некое замызганное и сгорбленное существо, появившееся с той стороны ограды.

— Люди! — радостно просипело оно, мотнуло немытыми патлами и почесало живот под драной майкой. — Вот радость! А я тут брожу, брожу, никак выхода не найду. Это, где тут ворота? Слышь, парень? Да, вот ты. Тебя как зовут-то?

Небось алкаш, что допивает на могилах водку, принесенную на помин. Заснул там, а теперь выбраться наружу не может.

— Молчи. — Ладонь Ростогцева закрыла мой рот, из которого было готово сорваться имя. — Не вздумай отвечать этой пакости. А ты, бесплотный, вон пошел отсюда. Здесь, по эту сторону ограды, место для живых, а не для мертвых.

— Ой, кто бы говорил! — Тот, кого я принял за загулявшего ханыгу, распрямился, и я понял, что вижу сквозь него. Да, фраза звучит диковато, но что есть, то и есть.