За счастье, конечно, рассуждал зэк, попасть в двенадцатиместную камеру, так, чтобы в ней парилось не больше тридцати человек, расчистить себе место под солнцем подальше от параши и поближе до бугра. Там, глядишь, можно будет почифирить после пайки ржаного, ну а когда найдутся колеса, так это вообще — самый ништяк. Все равно как, вместо камеры попасть в поезд «Винница — Ленинград», где немытыми телами и потными носками воняет на полтона ниже, чем в самом фешенебельном окопе.
Мечты Полякова за счастливую жизнь стали развеиваться в тюремном покое. Его никто не раздевал, а вертухай почему-то не засовывал свой шнифт до задницы вновь прибывшего, интересуясь, чего запрещенного в ней спрятано. Больше того, Полякову сильно подействовало на нервы, что его не обрили наголо перед тем, как проверить на мандавошки и засунуть под душ с водой, соперничающей низкими температурами с Ледовитым океаном.
Поляков стал сильно подозревать неладное, когда убедился: решетки на окнах в серпуховском аптекоуправлении были намного надежнее, чем в этой тюрьме для особо опасных преступников.
Из приемного покоя зэка уволокли в другое помещение, ни разу не дав ему для порядка в рыло, что говорило лишь об одном: главные испытания и мучения впереди.
Новобранец тюрьмы перекосил свой рот, стоило ему попасть в такой стерильный зал, какой был нарисован в качестве рекламного, обосранного мухами проспекта на стене в том самом аптекоуправлении. От плаката его жизненный прототип отличался обилием непонятной техники и тем, что местные мухи поносом не страдали.
Зэк начал резко потеть от перепуга, вспоминая многочисленные боевики, которые он смотрел с утра до вечера, выполняя тем самым основные функции директора крупной корпорации. Именно в такой обстановке несчастных заключенных, не имеющих родственников, разбирали на запчасти, а затем со свистом торговали их печенки и сердца состоятельным больным.
Врачам местной тюряги пришлось призвать на помощь все свои мужество и трех вертухаев, когда мистер зэк стал отбиваться от их предложений пройти медосмотр на аппаратуре, какую он видел в научно-фантастических триллерах. Вместо сдать кровь на СПИД с прочими приятными возможностями организма, Поляков раскрыл свое хавало на ширину плеч, отбиваясь всеми конечностями и распугав железными зубами привыкших до вида разномастных маньяков тюремных врачей. Таких зубов не было даже у парня, который орал, что в нем заблудился Дракула, и грыз по такому поводу всех кого ни попадя.
Лепилы сделали правильный диагноз. Ну какая Дракула проканает рядом с такими зубами, которые никто никогда не видел ни на одном живом организме? Может, таки да этот заключенный хуже любого вампира, иначе на кой ему клыки, которыми легко грызть не только людские горла, но и решетки на окнах, а также — пилить дрова. Тем более, этот деятель орет что-то на таком языке, который, похоже, он сам слабо понимает, скачет еще военнее Кин-Конга и сбивает на пол все вокруг себя.
Пока мистер Поляков проходил медосмотр, так один из врачей заметно поседел, но зато выучился говорить непонятные слова «махрожопы питар», которые слегка благотворно действовали на явно особо опасного и без приговора суда железнозубого субъекта.
Об этом свидетельствовал и тот факт, что на его впалой груди едва умещалось изображение донельзя нетрадиционно прикинутого металлиста вместе с непонятной надписью. На узкой спине клацающего, подобно койоту, железными зубами преступника едва влезло изображение допотопной мины, что явно намекало на причастность Полякова до террористических организаций.
Единственная наколка, которую сумели прочитать доктора была исполнена на заднице и латыни — «Mortem effugere nemo potest».[20]
Это лишний раз подчеркивало кровожадность преступника, на тощем теле которого уже вряд ли нашлось бы новых мест для очередных изображений кинжалов со змеями, пышногрудых русалок и черепов с папиросами в зубах.Если бы уже почивающий на лаврах Барон увидел татуировку на груди мистера Полякова, сделанную в те времена, когда его именовали исключительно гражданином, он бы не так вспомнил за свое детство, как порадовался: даже за колючей проволокой люди не теряют чувства юмора. Потому что поместить на груди субъекта, едва способного нокаутировать муху, изображение пресловутого Ильи Муромца при надписи «Не перевелись еще богатыри на Руси» мог только истинный хохмач. Ну, а за надпись над миной, расположившейся на лопатках «Мина есть тайная торпеда по врагу», лишний раз говорить не стоит.
После почти благополучно завершенного медосмотра мистер Поляков стал сильно удивляться: отчего его вместо арестантской робы облачили в такую странную одежду? Стиляги в свое время корчились в страшных судорогах от повальной зависти к тем, кто сумел достать подобный суперклассный прикид.
В конце первого дня, проведенного в стенах тюрьмы, зэк Поляков стал подозревать, как у него не все ладно с мозгами. Особенно после ужина.