Золото наших предков

Получив расчёт, Пашков покинул офис и в метро, купив жетон, набрал рабочий номер Калины. Но к телефону подошла Кондратьева… Когда трубку взял Калина, Пашков ему сообщил:

– Петя, я уволился, всё, работай спокойно.

– Счастливо тебе Сергей.

– Слушай, сейчас Ножкин мне сказал, что Толю они на складе не оставят, и вообще в офисе они все против тебя. С твоих же рук едят… Ладно не стану в подробности вдаваться, ты всё равно вряд ли мне поверишь. Но всё же будь осторожней, делай выводы. Тяжело тебе придётся.

– Спасибо Сергей, – помолчав, ответил Калина.

Дома Пашков не сказал, что уволился. Трудовую книжку спрятал. Насте он объяснил, что фирма на грани банкротства и всех сотрудников отпустили в бессрочный отпуск… Уже перед самым Новым годом он несколько оправился и решил окончательно развеять свой пессимистический настрой «эстетическим» лекарством, посетив профессора Матвеева, к которому из-за всех этих перипетий с работой не ходил уже более трёх недель.

Он долго звонил, но дверь квартиры профессора так и не открылась, хотя была суббота. Он пришёл на следующий день и вновь лицезрел лишь закрытую дверь… Открылась дверь рядом и женщина-соседка сообщила, что профессор скончался полторы недели назад. На работе с ним случился инсульт, от которого он уже не оправился. Всё это она передавала со слов сына, который приезжал на квартиру отца и много вещей оттуда вывез, вывез спешно. По описаниям вывозимых предметов Пашков понял, что то были картины и скульптуры.

На улице стояло безветрие и потому хлопья снега падали отвесно. Новость так ошеломила Пашкова, что он напрочь забыл переживать за своё увольнение. Старик-профессор так много стал для него значить за последний год. На ум вдруг стали один за другим наплывать, без всякой связи и причины наиболее запомнившиеся эпизоды их общения, они ведь о многом не договорили. Как-то они говорили о вкладе отдельных наций в мировую культуру, о выдающихся деятелях. По поводу англичан Пашков высказался в довольно пренебрежительном тоне, де они по большому счёту ни в чём не преуспели, ни в классической музыке, ни в живописи, да и в литературе не особенно. В ответ профессор, посмеявшись над такой безапеляционной оценкой, сказал:

– А Шекспир, а Диккенс, а Киплинг, а Генри Мур, помните вы его сами высоко оценивали. А Джордж Оруэлл, едва ли не величайший писатель двадцатого века, во всяком случае, один из умнейших.

– А что разве может писатель не иметь ума? – в свою очередь рассмеялся Пашков.

– Ну, как вам… всё конечно относительно, но такие примеры были, когда талантливые, широко известные авторы, в общем, оказывались людьми не далёкими. Например, Алексей Толстой, имел бесспорное писательское дарование, но глубоким умом не отличался. Есть и обратные примеры, Солженицын, умнейший человек, но писательским талантом Бог его, увы, обделил…

В переходе метро Пашков машинально остановился у киоска, где продавались видиофильмы. Его взгляд бездумно скользил по витрине уставленной десятками видиокассет. Вдруг что-то знакомое, напомнившее опять же о Англии и профессоре, заставило его задержать взгляд на обложке одной кассеты. На «фасаде», коробки слились в поцелуе мужчина и женщина и сверху значилось название фильма: «Английский пациент» – девять премий «Оскар».

Однажды они с Матвеевым заговорили о киноискусстве. Сейчас, увидев видиокассету Пашков отчётливо вспомнил слова профессора: «Обязательно посмотрите фильм „Английский пациент“. Посмотрите и попробуйте по своей излюбленной привычке сравнить его с лучшими нашими фильмами, начиная от канонизированных бондарчуковских и герасимовских, до нынешних. Сравнивайте всё, интеллект заложенный в сценарий, страсти, зрелищную притягательность и потом сделайте вывод, что лучше, выше. Я не буду вам говорить своей оценки, чтобы вы сами без подсказки оценили. И ещё, не обращайте внимания на западную чернуху, смотрите и анализируйте только истинные шедевры, их не так уж мало, фильмов, которые наши кинодеятели намеренно замалчивают…»

Пашков купил кассету.

14

Шебаршин вышел на работу в январе, после новогодних праздников. Он ходил молча, вникая в дела. Ножкин, секретарша и бухгалтерша предоставили директору исчерпывающую информацию обо всём случившемся в его отсутствие… Калина всё более ощущал, как над ним «сгущаются тучи», которые не смогли развеять никакие позитивные результаты. А результаты были на лицо: на счету фирмы появились лишние двадцать тысяч долларов, «испарились» все долги по аренде и зарплате, всё до последней гайки вывезено со старого места, восстановлено сотрудничество с подмосковным комбинатом… В условиях дефолта, когда вылетели «в трубу» едва ли не каждая третья частная фирма, а в оставшихся двух имели место перебои с зарплатой… Но Шебаршин на бодрый доклад Калины, лишь кивнул и сказал, что он с этого момента может заниматься только своими непосредственными обязанностями начальника производства. О том разговоре в больничной палате, когда директор умоляя спасти фирму, обещал… Об этом он не вспомнил.