Золото. Назад в СССР 2 (СИ)

Многие работяги слагали о его заработках легенды и ставили его в пример случайным людям пришедшим в ремесло. Он был почти такой же легендой среди «государственных» промывальщиков, как Андрюха Рябой среди артельщиков.

Но к концу лета, его никто не мог найти. Ходили слухи, что он сбегает в тундру к одинокой местной вдове, улетает на «материк», вербуется на ледокол матросом, уходит в запой в тундру. А к началу геологической зимы он неизменно появлялся свежий и набравшийся сил.

Семягин всегда сохранял за ним место в экспедиции потому что такого промывальщика надо было еще поискать. Но штатную единицу надо было кем-то закрывать. Он предложил мне заменить Виталика.

Выбор у меня был не велик. Пока Куницын бился с министерскими я мог либо месяцами ждать результатов работы комиссии, которые не сулили ничего хорошего, либо уйти в осеннюю разведку в качестве рабочего. Я выбрал второе.

Ситуация с Мариной яснее не стала. Но через четыре дня после операции, успешно проведенной Верещагиным, ей показывали мои фотографии, она узнала меня, но категорически отказалась признавать мою причастность к нападению на нее.

Она практически подтвердила все мои показания, кроме моего пребывания в ее номере в день отлета. Оно и понятно, она не могла об этом знать.

В остальном же, Марина совершенно независимо от того, что я писал в объяснительной в милиции, подтвердила сказанное мною слово в слово, даже то, что мы столкнулись на выходе из поликлиники и она выбила у меня из рук апельсины.

О целях визита в поликлинику уклончиво ответила, что приходила брать интервью, но в последний момент оно не состоялось. Ответила, что встреча сорвалась, так сказать по независящим от нее причинам.

К моему, сожалению, Коля Верещагин, не зная всей подноготной проболтался ей, что Гибарян в коме, и его сопровождает Алена Сергеевна.

Коля видел таблетки клофелина и пытался выяснить у Марины насчет происхождения пузырька, на что Марина сказала, что пузырек принадлежит ей и она принимает лекарство по назначению своего московского врача.

В это слабо верилось, но на первых порах никто кроме не принимал версию с отравлением клофелином всерьез. Марина же заняла тактически выгодную позицию. Раз Гибарян жив, но в коме, а пузырек найден, то глупо отпираться.

Если не доказали применение клофелина в первые трое суток, потом найти его следы в организме весьма проблематично. А судя по всему никто и не искал.

Что касается нападения, то она хорошо запомнила нападавшего и даже составила довольно точный словесный портрет, но никто из известных мне и Верещагину жителей поселка, а тем более я не подходил по описанию.

У нападавшего была ярко выраженная гетерохромия — это различный цвет радужной оболочки правого и левого глаза. Голубой и карий. Стрижка под ноль — или он был лысый, как «бильярдный шар», сказала Марина, а главное огромный шрам на черепе, идущий от уха до уха.

Нападавший сумел дважды нанести удар заточкой. Первый по чистой случайности прошелся по касательной по ребрам — он целил в сердце. Второй пришелся ниже легкого в мягкие ткани.

В милиции решили, что он ушел на кораблях и послали радиограммы капитанам. Но пока поиски результатов не дали.

Я вообще не был уверен в реальности описываемого персонажа, понимал, что Марина жутко напугана и вполне может выгораживать настоящего нападавшего. Спасибо за то, что не стала валить на меня.

Ее оставили в поликлинике, но она пренебрегла запретами, написала записку объясняющую причины срочного отъезда, сняла ответственность с медиков за свое здоровье и сбежала из Поселка через несколько дней.

* * *

Я же вышел на работу, когда понял, что пока не могу сделать ничего более полезного ни для своих друзей, ни для Управления.

Таким образом я занял место прославленного промывальщика-виртуоза Виталика Колпакова. К моей радости это избавило меня от вынужденного безделья и погрузило в новую экспедицию с головой. Что мне нравилось особенно, так это то, что отношения в новом коллективе были вполне дружескими и теплыми.

По крайней мере люди помогали друг другу во всем, несмотря на общие сложности и тяжелые для разведки время года и условия.

Не знаю были ли у Семягина далеко идущие планы связанные с моей предыдущей работой или нет, но относился он ко мне вполне уважительно, ни разу не подгонял, и не тиранил, и вел себя в качестве руководителя более чем достойно.

Это означало, что он не лебезил и не панибратствовал с подчиненными, но и не входил в образ всезнающего тирана. Семягин не демонстрировал высокомерия и относился ко всем членам своего коллектива одинаково уважительно.

Такое положение дел меня более чем устраивало, и я отвечал этому человеку взаимностью и всемерной поддержкой.

Время от времени, он даже обращался ко мне за советами, ни разу не пренебрег моим мнением.

Семягин давал мне определенную свободу выбора, и хоть мне не удалось за всю геологическую партию намыть ничего, кроме прежде найденных «знаков» — частиц меньше одного миллиграмма, я сумел проявить себя, как опытный промывщик. Чем заработал уважение в группе с самого начала.