Золото Неаполя: Рассказы

Последние слова донны Джулии относятся к арбузу, который наконец-то разрезает жена ночного сторожа. Боже! Каким адским огнем пылает его темно-красная сердцевина. Каждый получает свой ломоть арбуза и вонзает зубы в его хрустальную, словно снег, рассыпчатую мякоть. И все это прямо на виду у Дивуса, Эммана и Черена! Будьте здоровы! Тщетно траурно-черные арбузные семечки напоминают нам, что нельзя так беспечно относиться к Апокалипсису.

Дон Фульвио Кардилло, постанывая от удовольствия, заявляет:

— Тринадцатого июля тысяча девятьсот шестидесятого года я, что бы ни произошло, беру в долг крупную сумму и отправляюсь в ресторан Агостино на берегу моря, где буду сидеть и закусывать пять, а то и шесть часов подряд.

А почему бы и нет? Смятая салфетка, пустые раковины устриц и наполовину выкуренная сигарета как раз годятся для Апокалипсиса.

Друзья

У нас в Неаполе говорят: «С другом поделюсь всем, даже последней коркой хлеба», а припев одной песенки, который стал почти поговоркой, утверждает: «Три порока отравляют человеку кровь: карты, дружба и, конечно, первая любовь». Да кто этого не знает? Сколько я себя помню, у меня всегда были друзья, и надеюсь, что в мой последний час друг из Неаполя закроет мне глаза, он не забудет по нашему доброму и простому обычаю отправить меня в далекий путь колыбельной песнью на диалекте, под которую наши женщины укачивают ребятишек. Пусть он споет мне: «Все плохие, один наш Пеппино хороший», а когда последний луч сознания угаснет в моих зрачках, пусть отвернется от меня и, уткнувшись в спинку кровати, оросит ее искренними слезами.

Климат Неаполя похож на пожатие доброй и ласковой руки, воздух пропитан тем живым теплом, которое исходило от яслей, где родился и вырос Иисус. Скажите, можно ли жить без друга под этим небом, укрывающим вас, как мягкая крыша, на этих улочках, похожих на быстрые и говорливые ручьи, которые сбегают вам навстречу, — это вам не длинные и прямые, холодные и безразличные улицы северных равнинных городов, где никто никогда не возьмет вас под руку и уж тем более не полезет на вас с кулаками, как это случается на улицах Кьяйя и Никотера; мыслимо ли, повторяю я, жить спокойно между вулканом и морем, если нельзя положиться на друга?

В Неаполе с друзьями делятся не только последней коркой хлеба, но и единственной сигаретой, горстью тыквенных семечек или куском сморщенной вяленой рыбы, делятся номерами лотереи и тумаками в драке, долгами, тюрьмой, надеждой, платьем — всем, за исключением, разумеется, женщин; и что поделаешь, если вдруг жена, видя, что муж любит друга больше, чем ее, пускается во все тяжкие, чтобы доставить удовольствие этому типу. Вот тогда льется позорная черная кровь, о которой слагают стихи и вещает бог, но местные поэты и наш господь, несомненно, приходят к единому выводу: чем менее порядочны друзья, тем благороднее и прекраснее дружба.

Об одной чудесной и безупречной дружбе услышал я еще в юности, мне нравились рассказы о ней. Двух удивительных друзей звали дон Винченцо и дон Элиджо. Они действительно делили между собой последнюю корку хлеба, потому что относились к той категории беспризорников, которые, как мыши и мухи, кормятся чем бог послал. Одетые в лохмотья, едва прикрывающие смуглое тело, они с детства вечно околачивались возле пиццерий, взглядами и жестами выклянчивая объедки, время от времени официант выскакивал на тротуар и гнал их прочь, замахиваясь на них тряпками, но через минуту эта шпана снова занимала свои стратегические позиции, пока подгоревшая корка пиццы не попадала в протянутую руку. Где спали друзья после такой трапезы? Любая ниша в стене, овраг в районе Фонтанелле, железнодорожный вагон, заброшенная будка укрывали их от трамонтаны и сирокко. А утром, проснувшись, друзья, которые ночью согревали друг друга своим теплом, отправлялись в Пассаж давать представление. Чтобы заработать милостыню, они строили смешные рожи и выплясывали босыми ногами чечетку на полированных плитах пола: этот звук казался святотатственной и жестокой пощечиной земле. Так жили друзья, пока не повзрослели и темперамент плюс физическая сила не сделали из них двух перспективных кандидатов в уголовники.

Обладая смелостью, волей, желанием сделать выбор между нищетой и тюрьмой, можно было устроиться по-разному. Вот они перед нами, эти двое юношей: Элиджо и Винченцо. На них темные щегольские костюмы, под которыми вырисовываются крепкие узловатые мышцы; тонкие фатовские усики, суровые и печальные глаза (помните о беде, которая постигнет любого, кто осмелится пристально заглянуть в них), толстая трость, которую они держат, как пушинку, а в рукаве или шляпе запрятан нож с выскакивающим лезвием. Они угрюмы и вялы, как животные семейства кошачьих, которые хранят свою жизненную энергию для решающего прыжка. Ведь и граната не взорвется, пока из нее не вынешь чеку.