Золото Неаполя: Рассказы

Войдем вместе с дрожащим от лихорадки доном Грегорио Меллоне, который держит мелочную торговлю семечками, анчоусами и маслинами близ фуникулера на горе Монтесанто. Бассо, узкий и темный, освещен одной-единственной электрической лампочкой, которая словно заболела оспой, едва ее ввернули в патрон. Мебель: двухспальная кровать, две койки, четыре стула вокруг стола, оплетенная бутыль для воды, угольная печь и шкаф, битком набитый медикаментами. Должен сообщить прежде всего, что без этого шкафа с его содержимым семейство Руокко погибло бы. И это притом что сами они принимают лекарства лишь в крайних случаях, и то с единственной целью — добыть новые лекарства и обеспечить ими занятия и способности дона Чиччо. Что я имею в виду? Как это понимать? Так ли больны они на самом деле или нет, члены семейства Руокко? Не хочу держать вас в неведении. Молодая донна Элизе и двое ее детей — одиннадцатилетняя Тереза и девятилетний Карлуччо — идиоты, хотя телесно они совершенно здоровы. Супруг же донны Терезы и отец семейства — изможденный старик, усохший, кажется, до самой последней своей неразрушимой сути; это уже не человек, а обкатанный голыш, который смерть однажды уже подобрала, чтобы вложить в пращу и метнуть в иной мир, но он выскользнул из ее костлявых пальцев и снова оказался среди нас. Единственным недугом, от которого страдает эта семейка, является их постоянный и неуемный аппетит, характерный, впрочем, для всех местных жителей. Прозвища точильщика, который как лезвием бритвы заострил способности дона Чиччо, многочисленнее и грубее, чем прозвища дьявола. Такой только начнет точить — и вот, пожалуйста, дон Чиччо уже превращается из рабочего-трамвайщика в лекаря или аптекаря — а, впрочем, не то я говорю — он превращается в «больного по доверенности» или «больного по представительству». Это редчайшая профессия, требующая необыкновенных способностей; дон Чиччо, возможно, единственный человек на земле, который ею владеет; он умело осваивает самые тонкие ее секреты, не имея ни конкурентов, ни подражателей и добывая трудный свой хлеб, в котором никому не отказывается до тех пор, пока никто его и не просит. Двадцать лет дон Чиччо был чистильщиком трамвайных рельсов, чьи обязанности состояли в одном элементарном действии: ввести в желоб щетку и идти за вагоном, думая о чем-то своем — в последние годы он думал об Элизе. Родители выдали ее за него несмотря на большую разницу в возрасте, потому что девушка была немного «тронутая». Она ничему не училась и не знала никакого ремесла; она только молчала и все полнела; если она вставала с места, то тут же начинала идти — все равно куда, хоть никуда, но с таким видом, словно идет со свечой к алтарю. После замужества ей стало хуже, а после рождения Карлуччо она совсем потеряла рассудок. Дети унаследовали ее веселое тихое помешательство. Они вечно смеялись, смеялись без всякой причины, и за ними все время надо было приглядывать, а чтобы они перестали смеяться, их нужно было слегка стукнуть (отец пользовался для этого полой, почти невесомой тростниковой палочкой). Отдать их в приют для умалишенных? Отец скорее бы покончил с собой. Чтобы ухаживать за женой и детьми и вести хозяйство, он бросил службу. Ему причиталось менее половины пенсии и право на бесплатную медицинскую помощь. Вот здесь-то и зарыта собака. В тот момент, когда дону Руокко впервые небрежно протянули в страховой больнице какие-то случайные, но бесплатные лекарства, решилась его судьба.

Вот и сейчас дон Чиччо действует своей наставительной тросточкой, загоняя в глубь бассо, словно маленькое стадо, свое странное семейство, а затем почтительно приветствует дона Грегорио Меллоне.

— Войдите, пожалуйста, — шепотом говорит он. — Мы с вами знакомы?

— Нет, — отвечает посетитель, весь трясясь от озноба, — не имел удовольствия. Меня прислал к вам мой двоюродный брат дон Фернандо, гитарист.

— Ах, дон Фернандо? Прекрасный человек. Родственник Фернандо Дзурфо и мне родственник… я и брать буду с вас как с родственника, ни лиры больше. Сто лир за диагноз, ампулы, таблетки, капли — все за полцены… Согласны?

— Конечно. Как вам будет угодно.

Дон Чиччо убирает со стола, укладывает на нем пациента, под голову подкладывает ему подушку, а под мышку ставит градусник. Затем достает записную книжку и карандаш и задает первый вопрос:

— На что в общем мы жалуемся? — спрашивает дон Чиччо.

— На что я жалуюсь? Меня бросает то в жар, то в холод. Это случилось внезапно, я упаковывал каперсы, как вдруг ни с того ни с сего у меня перехватило дыхание, и меня как будто два раза ударили ножом в грудь и спину… Господи, дон Чиччо, это что-нибудь серьезное?

— Сейчас посмотрим, — говорит дон Чиччо, прилежно записывая симптомы. Он вынимает градусник и отчетливо, по слогам произносит — Тридцать девять и пять… Можно ли представить себе более несомненную картину воспаления дыхательных путей?

— А что это значит? — спрашивает дон Грегорио.

— А то, что у вас недурная пневмония… но не падайте духом, я вас вылечу…