Читаем Золото партии: семейная комедия. Публицистика полностью

ОКСАНА. Мы с мужем на одной кафедре защищались. Я ему говорю: Степан, ну какие еще укры в Древней Греции! А он аж трясется: «Ахилл был укром, и Гомер был укром, и Христос был укром. Мы — самый древний народ в мире!»

ТУРУСОВ. А разве не евреи самые древние?

ОКСАНА. Евреи — младшая ветвь палестинских укров.

ТУРУСОВ. Но это же бред!

ОКСАНА. Конечно! Но за этот бред теперь академиками становятся. Какое-то массовое помешательство. Нельзя любовь к своему народу или классу превращать в шизофрению. А Степан просто сошел с ума…

ТУРУСОВ. И куда же он подевался?

ОКСАНА. Не знаю. Я уехала. В Луганск. Наверное, записался в какой-нибудь батальон вроде «Айдара», воюет с ватниками. А может, убили его, дурака, под Волновахой. Я иногда думаю: вдруг это он мамин дом в щепки разнес? Степан в армии артиллеристом был…

ТУРУСОВ. М-да, история…

ОКСАНА. Ладно. Для меня он в любом случае умер. У вас-то как дела? Нашли Теодору невесту?

ТУРУСОВ. Ищем. Ходим по ночным клубам. Теодор пьет, танцует, с девицами знакомится, а я сижу в уголке и учу готландский диалект…

ОКСАНА. В таких условиях?

ТУРУСОВ. Да уж, это вам не профессорский зал Ленинки. Обожаю библиотечную тишину! Слышишь, как мимо проплывают мысли гениев.

ОКСАНА. Мы с мужем тоже из университетской читалки не вылезали. Своего жилья в Харькове не было, в аспирантском общежитии шумно. Сидели до закрытия. Степа достанет печенюшку, я потихоньку откушу, а он — хрусть на весь зал! На нас обернутся, а мы в Грушевского уткнемся и от смеха давимся.

ТУРУСОВ. А у меня диссертация по Грильпарцеру. Это такой поэт, австрийский. (С жаром декламирует.)


Auf die Hände küßt die Achtung,

Freundschaft auf die offne Stirne…


ОКСАНА (перебивая). Я не знаю немецкого.

ТУРУСОВ. Перевожу специально для вас, Оксана Тарасовна.


Руки целовать с почтеньем,

Лоб — с благоговейной дружбой,

Щеки — с восхищеньем нежным,

Губы с жаром целовать…


ОКСАНА. Смело!

ТУРУСОВ. Это еще не все:


Очи целовать в томленье,

Шею — с вожделеньем пылким,

В исступлении безумном

Остальное целовать!


Турусов пытается обнять Оксану. Она решительно отстраняется.


ОКСАНА. Ваш перевод?

ТУРУСОВ. Мой.

ОКСАНА. Замечательный. Но давайте не будем переходить от слов к делу.

ТУРУСОВ. Жаль… Мама говорит, из меня мог бы выйти Жуковский. Но теперь за это не платят. Вот и помогаю искать невесту тирольскому шалопаю, который по-русски ни бельмеса.

ОКСАНА. Николай Карлович, не смешите! Кто же невесту ищет в московских ночных клубах? Теодор вроде еврохлопец, должен соображать.

ТУРУСОВ. Ой, бросьте, Оксана Тарасовна, какая там Европа! Медвежий угол Тироля. Фурцдорф. Знаете, что значит по-немецки «фурц»?

ОКСАНА. Я английский учила.

ТУРУСОВ. А я знаю восемь языков и тринадцать диалектов! (Снова пытается ее обнять.) Я, видите ли, Оксана, обеспеченный одинокий мужчина…

ОКСАНА (отталкивает его). Не в деньгах счастье.


Входит Марлен, слушает их разговор.


ТУРУСОВ. Когда у вас выходной?

ОКСАНА. Завтра. А что?

ТУРУСОВ. Я хочу познакомить вас с моей мамой…

МАРЛЕН (нарочито громко). Маша!


Оксана оглядывается, смущается. Открывается дверь.


МАША-ДОЧЬ. Да, папочка!

МАРЛЕН. Да не ты!

ОКСАНА. Они еще не вернулись, Марлен Петрович.

МАРЛЕН. Какого черта! Я же сказал: часок. Уже темно. Не родила б в машине…

МАША-ДОЧЬ. Оксана, можно вас на минуту, вы мне не поможете?.. Помада под кровать закатилась… (Показывает на свой живот.)

ОКСАНА. Конечно, Мария Марленовна, иду.


Проходит в комнату Маши-дочери.


МАРЛЕН (Турусову). Где Федька?

ТУРУСОВ. Теодор Марленович, пообедав, спит. Он устает.

МАРЛЕН. Нравится ему в России?

ТУРУСОВ. Очень!

МАРЛЕН. А что больше всего нравится? Наверное, девушки?

ТУРУСОВ. А вот и нет. Ваши охотничьи ружья. Особенно карабин «холланд-холланд» с оптическим прицелом.

МАРЛЕН. Губа не дура! Знаете, сколько этот ствол стоит? Целое состояние. Николай Карлович, вы поэкономнее там, в клубах. У меня трудные времена.

ТУРУСОВ. Я заметил.

МАРЛЕН. Как вообще у него настроение? Русский учит? Не хочет остаться?

ТУРУСОВ. Нет, что вы! Говорит: найду невесту и уеду в родной Фурцдорф. Вы знаете, как переводится «Фурцдорф»?

МАРЛЕН. Нет. Я английский учил.

ТУРУСОВ. Примерно так: «Деревня с неприятным запахом».

МАРЛЕН. Кстати, Николай Карлович, вы в сантехнике не разбираетесь? Там какая-то дрянь отовсюду прет…

ТУРУСОВ. Я лингвист, лучший специалист по баварским диалектам. Я…

БАРАБАШ (просыпаясь). Ты, сынок, заткни толчок валютой. Деньги не пахнут.

МАРЛЕН. Папа, как же хорошо, когда ты спишь!.. Почему здесь? Я же просил…

БАРАБАШ. Сынок, я руководил областью, которая равняется трем Франциям. Мне тесно в каморке. Мне простор нужен.

МАРЛЕН. Скоро поедешь на простор, в свой любимый ДСП…

БАРАБАШ. Никуда, сынок, я не поеду. Тебе нечем платить за меня. У тебя все счета арестованы.

МАРЛЕН. Ты-то откуда знаешь?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное