Золото, перина и ночная чертовщина

Лорд Хендерсон разглядывал чай в своей чашке. Когда вошла Маргарет, он, казалось, впервые заинтересовался юной девушкой, гостившей у него в доме. И спросил с непривычным нажимом: «Хорошо ли вы спали?»

Мэй и Мэри почувствовали: от ответа на этот невинный с виду вопрос зависит итог испытания.

Маргарет опустилась на стул. Налила себе чаю.

– Сожалею, милорд, но спала я довольно плохо, – сказала она наконец. – Кровать уступала в удобстве привычной моей постели, а мне не посчастливилось быть крайне нежного склада.

Мэри закатила глаза. Даже на райском облаке, под периной из ангельских перьев, Маргарет станет сетовать на неудобную постель.

– Крайне жаль это слышать, – ответил лорд Хендерсон. – Трудно вам, должно быть, живется, если вы изнежены так, как говорите. К счастью для вас, вы скоро вернетесь в свою, удобную, спальню.

Маргарет вспыхнула от гнева: замечание лорда в учтивой форме сообщало, что испытания она не прошла. Ей потребовалась вся ее выдержка, чтобы вежливо кивнуть в ответ. Лорд Хендерсон залпом допил чай и вышел.

Едва за ним закрылась дверь, как Мэри и Мэй засыпали сестру вопросами. Но просчитались. Все еще в бешенстве и растерянности от своего провала, она не сказала ни слова.

Сославшись на недомогание, Маргарет вернулась к себе в комнату, задернула шторы и отказалась от любого общества. Предоставленные себе Мэри и Мэй, желая заглушить тревогу, вышли прогуляться в сад вместе с горничной.

Если главная аллея перед замком огорчала запущенностью, то прятавшийся за главным крылом парк пленял очарованием. Все росло здесь без особого порядка, но в гармонии с излучинами ручья и чуть холмистыми лужайками. Садовник лорда Хендерсона знал свое дело, потому как тюльпаны здесь уже зацвели. Клумбы в стежках цветов напоминали ковры.

Девушки в восторге побежали по извилистым зеленым аллеям. Мэри вскрикнула от изумления и показала Мэй золотую статую в виде дерева, совсем как настоящего. Сестры подошли поближе. Тонкие веточки гнулись, золотые листья дрожали от ветра. Казалось, дерево живое. Может, садовник покрыл настоящее золотой пудрой?

– Что ты говоришь, Садима? – спросила Мэй, услышав, как служанка у нее за спиной бормочет.

– Тут что-то не так, мисс, – ответила она. – В этом замке все как-то неправильно.

Сестры усмехнулись наивности их горничной. Садима упрямо покачала головой.

– И все-таки… Вот, например, видели ли вы здесь хотя бы одного слугу, кроме дворецкого? Как такое может быть? – спросила она.

Девушки привыкли, что их обслуживают, причесывают, моют, одевают, обувают и обогревают, и, по правде говоря, не замечали суетящуюся вокруг прислугу. Садима рассказала, что хотела пойти на кухню, чтобы познакомиться с другими слугами, но только проблуждала по анфиладам пустых комнат, пока дворецкий не спровадил ее назад к хозяйкам.

– Садима! Это лишь доказывает, что прислуга здесь образцовая! Ах, как бы я хотела жить в этом замке! – воскликнула Мэй, и сестра ее кивнула с завистливым вздохом.

Они пошли обратно к усадьбе, и вдруг горничная тихонько их остановила. Они посмотрели, куда та указывает, и увидели вдали лорда Хендерсона. Юноша стоял у западного крыла в очень странной позе: уткнувшись лицом в стену.

– Может, нам следует подойти и поприветствовать его? – спросила Мэри.

– Или помочь ему? – прибавила Мэй.

Но, пока они огибали купу деревьев, юноша исчез.

Вечером ни лорд, ни Маргарет не спустились в столовую. Сестры ужинали вдвоем. После ужина Садима помогла Мэри приготовиться. На этот раз, когда пришел дворецкий, она проводила госпожу до таинственной комнаты. Когда Мэри вошла, Садима заглянула внутрь и успела заметить очень странную кровать. Непомерно высокую.

Следующим утром Мэй снова спустилась на завтрак чуть свет. Вскоре к ней присоединилась Маргарет с непроницаемым видом. Они сидели и ждали. Вошел лорд Хендерсон, бесцеремонно утопив приветствие в зевке.

Минуло уже десять, когда наконец появилась Мэри, вся розовая и улыбающаяся. Лорд Хендерсон тут же спросил:

– Хорошо ли вы спали?

Улыбка Мэри сделалась еще шире.

– Милорд, честное слово, это была лучшая ночь за всю мою жизнь.

Раз сестра ее, привередничая, провалила испытание, Мэри выбрала противоположный подход.

– Рад это слышать, – ответил лорд Хендерсон, – Вижу, отдых придал вам сил. Тем легче вам покажется дорога домой.

Выходит, Мэри тоже дали отставку. Она не смогла сдержать слез. И выбежала из залы, провожаемая удовлетворенным взглядом Маргарет и скучающим – лорда Хендерсона. Мэй в тревоге поникла: нынче ночью наступит ее черед.

Юная Мэй провела ужасный день. Маргарет рассталась со своим оскорбленным молчанием. Не молчала и Мэри. Общая обида объединила их, а главное, обеим была невыносима мысль, что их младшая, третьего дня впервые вышедшая в свет, может их обойти. Всю вторую половину дня они шептались, поглядывая на сестренку, и посмеивались. Одна начинала, другая подхватывала:

– А в десять минут первого, помнишь?

– Боже, да! Такой ужас!

– Мэй точно не продержится всю ночь, она, бедняжка, такая хрупкая…

И младшая сестра дрожала, думая о том, что ее ждет.