Швырь понимал, какая ему досталось роль, и искоса поглядывал на атамана. Иногда их взгляды встречались, и Микола дергал себя за правый ус. Нет, такой не должен подвести – работа для старика привычная. Однако ужасно хотелось закурить трубку и не смотреть в эти глаза. Скорее бы ночь наступила. Сашко сосредоточенно собирал, смазывал, заряжал ручную картечницу, что-то среднее между ружьем с раструбом и маленькой пушкой. Страшное оружие, выбрасывающее горсть крупных свинцовых горошин на полсотни шагов. Молодой казак должен был начать представление. Ну как тут снова не первая скрипка? От начала зависит многое, если не все. Сашко понимал. Скалился под взглядом, тряс чубом. Отчаянность молодости. Не хоронил друзей, не крошил зубы от боли рубленых ран. Еще не ощутил ужаса, наблюдая, как из маленькой дырочки в его красивом теле вытекает жизнь вместе с кровью. Не наломал бы дров.
Остальные после проверки мехов готовили личное оружие. Смазывали все движущие части. Здесь пыли, грязи нет, зато воды хватает, и лишняя смазка не повредит. Вострили сабли и шашки, подгоняли ремни, укладывали заплечные сидора.
Сел в сторонке, закрыл глаза, представил все на пять дней вперед. Вроде все продумано, все есть, все заготовили. Вроде ладно. А вот и Грицко возвращается со связкой веревок через плечо, за ним улыбающийся Михайло, тоже весь в веревках. Довольные. Можно не спрашивать, как прошло.
– Последнюю веревку оставили? – не удержался Микола все-таки от банального вопроса. Немногословный Гриц, глянул, как на ребенка, мол, чего спрашиваешь, конечно. Пусть на полчаса, но преследователи задержатся, проверить же нужно, может, мы этим путем ушли. Только за полчаса не управятся, следов там полно, будут делить отряд преследователей. Веревки, конечно лишний груз, но без них никак, вдруг загонят в горы. Если выбирать – еда или веревки, я лучше от провизии откажусь. Еды-то всегда в горах добыть можно, а где достанешь хорошую веревку?
– Батько!
Старик вскинулся. Мотнул головой. Чего, мол.
– Вы в лагере потом не задерживайтесь. Зарядишь свои горшки, и, тикайте.
– Не волнуйся, атаман. Полетим как ветер. Дурней нема. – Все заулыбались, это хорошо, что кураж есть. Смотрю на лица, за поход как родные стали. Нет страха. Нет упрека. Верят атаману. Не потерять бы никого. Сашко все скалится. Тоже мне девку нашел – никак сотник.
Свел Билый сердито брови – казак быстрее тряпицей заработал.
– Сейчас поснедаем плотненько, Грицу и Михайло спать до самого выхода, остальным собираться. Швырь, вонючка твоя не подведет?
– Микола, ты такой материал добыл, – это Швырь про кисею. – Такие запалы получились, хоть женись на них!
– Это как моя Маричка? – чего-то приплел Гамаюн и пояснил тут же, видя на лицах растерянность и непонимание: – Молчит баба, молчит, да рванет иногда так, что куда там чугунной пушке. В ушах потом три дня звенит.
– Твоя Маричка только пахнет получше. – Все засмеялись.
– Это да, – вдруг погрустнел Степан, не разделяя общего веселья. Поник головой. – Это правда.
– Не журись, друже, на веселое дело идем, – Горазд обнял его за плечи. – Еще кто песню сложит про наши подвиги.
– Да как бы головы черт-те где не сложить.
– Тю, испугал казака смертью.
– Доставай, браты, ложки! Языком молоть – не мешки таскать. Пошли к костру. Каша с мясом попрела. Аромат голову кружит. Готово блюдо.
Только сейчас поняли, как голодны.
– Отче наш… – начал Швырь как старший, и уже ложки скребут по дну, быстро управились, хотя торопиться опять было некуда. Сроду такого неспешного похода не было.
22. К острову
Вот и сумерки опустились.
Заскрипели цикады, подул прохладный ветер с гор. Вытащили из кустов лодку, стали спускаться, стараясь не задеть вешки. Осторожно, надо не попасть в свою же ловушку. Вот шест с нанизанным черепом козла – нашли в лесу, настоящий оберег, муслимам, наоборот, устрашение.
Вот наконец берег, две жердины, что у турок уволокли, поставлены косым Андреевским крестом, мол, сюда не суйтесь – запретное для вас место, если что, мы предупреждали. А не поймете, так самострелы, взрывающиеся горшки, ямы с острыми кольями доскажут. Тихо лодку на воду поставили, сбегали за оружием и мешками. Перекрестились на дорожку. Швырь загрузил всех острыми камнями для своей пакостной мины. Сам же тащил завернутый в турецкий мундир самодельный глиняный горшок с крышкой, набитый углями.
– Батька, – Сашко оступился и несколько метров проехал по склону на спине, но камни, тоже завернутые в трофейную курточку, не выпустил. – На кой черт мы еще и булыганы с собой тащим. Горшков каких-то уродливых налепил. Зачем, расскажи.
– Меньше по округе хамылять нужно, побольше с мудрыми товарищами сидеть, ума-разума набираться.
– Ну чего вы, как поп-батюшка, опять поучаете, просто расскажите, чего да как.
– Дело не сложное, если, конечно, знаешь, что к чему.
– Опять за рыбу гроши…
– Не, Сашко, нельзя тебя к пороховым делам подпускать. Терпения у тебя нет, правда, атаман?
– Господин сотник, ну чего он, я для науки пытаю, а он смешки строит.
– Терпи, казак, а вы, Батько, не мытарьте человека.