Золото поступает в слитках

— Вы правы, черт возьми. И если я поеду с вами добровольно, то лишь при условии публикации в газетах заявления, что ошибся портье при опознании. Тогда можете забирать меня.

— О’кей, мы забираем вас.

Помощник окружного прокурора, ожидавший в аэропорту, чувствовал себя не очень уверенно. Мое поведение прибавило ему сомнений, но он был упорен и не соглашался ожидать до утра. Я приводил все новые аргументы, и наконец заявил, что просто боюсь летать ночью.

Помощник прокурора не сдавался.

— Послушайте, Лэм, если хотите вернуться сюда на работу, я вас доставлю обратно. Самолет зафрахтован.

Я бы просто мог арестовать вас…

— Могли бы, предъявив мне обвинение.

— Я не намереваюсь пока выдвигать обвинение против вас.

— Ол-райт, тогда мы улетим утром.

Устав от препирательства, он сказал доставившим меня копам:

— Не спускайте с него глаз. Я попытаюсь дозвониться прокурору.

Он проторчал в телефонной будке минут двадцать.

Копы убеждали меня в необходимости лететь сейчас же.

— Вы сами напросились на это, — сказал вернувшийся помощник прокурора. — Мы возвращаемся немедленно.

— Собираетесь предъявить мне обвинение?

— Собираюсь арестовать вас по подозрению в убийстве.

— У вас есть ордер на арест?

— Нет.

— Тогда я требую адвоката.

— Он вам ничем не поможет.

— Не ваше дело. Я требую вызвать адвоката.

— У нас нет времени на это. Самолет готов к вылету.

— Я вправе вызвать адвоката, — резко сказал я и направился к телефонной будке.

Они накинулись на меня. Один схватил меня за одно плечо, второй — за другое. Портье в вестибюле глянул на нас с удивлением. Пара, сидевшая тут же, поднялась и удалилась.

— О’кей, ребята, — сказал помощник прокурора. — Едем!

Они втолкнули меня в машину и примчались прямо к самолету. Он был уже готов, моторы прогревались, и меня запихнули внутрь. Помощник прокурора наклонился ко мне:

— Вы сами настаивали на жестком варианте, приятель.

Придется последить за вами, чтобы вы не выкинули какого-нибудь фокуса во время полета. — Он надел на мое запястье наручник, а другой прикрепил к ручке кресла.

— Пристегните ремни, — объявил пилот.

Помощник прокурора застегнул на мне ремень.

— Вам следовало бы, — заметил он, — вести себя по-другому. Ну а когда мы приземлимся, — продолжал он, — надеюсь, не будете сопротивляться тому, чтобы вас отвезли в отель, чтобы портье мог глянуть на вас?

Я не собирался уступать:

— Это вы избрали не лучший способ общения. Я говорил вам, что прилечу завтра утром и пойду с вами куда угодно — в отель или в любое другое место, где портье может глядеть на меня сколько угодно. Но вы меня прижали, уволокли силком. Если вы меня арестуете и посадите в тюрьму, я расскажу свою историю журналистам. Если хотите провести опознание, ставьте меня в шеренгу с другими и проводите формальную процедуру идентификации.

— О, значит, так?

— Значит, так.

— Черт побери, теперь я убежден, что именно вы приходили в отель.

— Вы просто набиваете себе цену, — сказал я. — Газеты распишут, как портье опознал меня по фотографии и как вы отыскали меня…

— То была предварительная идентификация, — поправил меня помощник прокурора.

— Называйте это как угодно. Когда свидетель столкнется с живым человеком, он поплатится за свою ошибку. А вы получите нагоняй.

Он слегка скривился и, видно, собирался стукнуть меня, но передумал, отошел и уселся в кресло.

Пилот оглянулся, убедился, что ремни все пристегнули, и взялся за штурвал. Самолет пробежал по взлетной дорожке и оторвался от земли.

Полет прошел гладко. Сигнальные огни летели мне навстречу, мигая красными глазами. Время от времени под нами проносились небольшие селения. Я поглядывал в окно и представлял себе, как ворочаются в постелях люди, просыпаются, заслышав рев моторов над своей крышей, не зная, что в самолете — человек, замешанный в смертельной игре, где карты ложатся против него.

Когда мы пролетали над горами, пилот обернулся и сделал нам какой-то знак. Я догадался, что он предупреждал нас о крутых подъемах и спусках самолета.

И действительно, мы поднимались и опускались; и, — когда, наконец, приземлились на аэродроме, я чувствовал себя выжатой мокрой тряпкой.

Самолет оказался в дальнем конце аэродрома. Помощник прокурора поднялся, подошел ко мне, снял с ручки кресла наручник.

— Послушайте, Лэм, — сказал он, — сейчас вы сядете в машину и поедете с нами в тот самый отель. Только предупреждаю: никаких фокусов, никаких публичных заявлений.

— Вы не имеете на это права, — парировал я. — Если я арестован, везите меня в следственную тюрьму.

— Я не арестовывал вас.

— Тогда вы не имели права привозить меня сюда.

Он усмехнулся:

— Но вы уже здесь, не так ли?

Самолет развернулся и после рулежки остановился.

Я услышал звук сирены. Подъехала машина. Красный луч поискового прожектора уперся в дверь самолета.

Помощник прокурора толкнул меня в спину.

— Не делайте никаких резких движений. Если окажете сопротивление, вам же будет хуже. До сих пор вы вели себя разумно. Выходите!

Свет прожектора ударил мне в лицо и почти ослепил.

Помощник прокурора все подталкивал меня в спину.

Меня подхватили руки полицейских. Внезапно я услышал голос Берты Кул: