Золото прииска «Медвежий»

— Его с последней партией вывозили. Он думал: если врач, так его с офицерами в каютах повезут. А его в трюм сунули, вместе со всеми, как обычного зека. Дорога длинная, скучно…

Захар хихикнул, ожидая моей реакции. Горинского в лагере не любили. За холуйство, продажность и презрение к простым работягам. Я тоже не любил его. Но злорадство старика над чужим унижением неприятно меня задело: тебе самому осталось жить всего ничего, а ты хихикаешь, слюни пускаешь, вспоминая, как человека мордовали!

— Горинский ведь вам помогал. Выдавал липовые освобождения от работы. А вы его, значит, отблагодарили?

— Ему за это платили, — с вызовом ответил Захар. — Продуктами, махоркой. Он лучше любого вора в лагере жил.

— Ты мне вот еще что скажи. То, что вы Слайтиса убили, я могу понять. Парень он был с гонором, мог своим прибалтам про Илим рассказать. Но за что остальных убивали? Ведь ты же прекрасно знал: ни Лунек, ни Мишка, ни я никому про золото не расскажем. Время прошло, и вы в этом убедились, а все равно убили и Мишку, и Лунька, и за мной охотились.

— Я убивать никого не хотел. Знал, что вы молчать будете. Но Алдан приказал… с ним не поспоришь.

— Ты хоть сейчас, Захар, не ври. Алдан зря никого не убивал, да и не был он жадным. Твоя это инициатива да Деги. Вам человека пришить легче, чем плюнуть, было.

— Думай как хочешь, — буркнул Захар…

Однажды я спросил про Тимофея Волкова. Помнил, как он спас меня от смерти в бане, а позже, вместе с Олейником, просил полковника Нехаева перевести меня в другой лагерь. Эти люди спасли мне тогда жизнь.

Захар терпеть не мог Волкова за независимость и смелость. Таких людей, которые не боялись Захара и его шоблы, насчитывались в лагере единицы.

— Тимофей долго сидел. Лет шесть или семь. Потом, кажись, освободился, — пожал плечами Захар.

— А Сашка Белый? Его приемный сын.

— Этот длинный, что ли? С золотушной мордой? Он раньше освободился, вольным при лагере работал. «Папаню» ждал…

Сашка Белый тоже вызывал у Захара раздражение. Захара всегда раздажало проявление нормальных человеческих чувств.

— А Шмон умер, — со скорбной гримасой сообщил он как-то мне. — От туберкулеза, году в шестьдесят пятом или шестьдесят шестом. Хороший мужик был. Надежный… Мы с ним вместе много дел провернули.

Я вспомнил красную рожу Шмона и пожалел, что «хороший мужик» не сдох лет на семь раньше.

14

После визита Монгола настрой всей бригады изменился. Внешне дни проходили по установленному Маратом распорядку: мы рано вставали, завтракали, шли на речку, вечером ужинали и, посидев у костра, расходились по своим палаткам. Но замкнулся, избегая общих разговоров, Андрей Ваганов. Более озабоченным и настороженным стал Марат, хотя старался казаться мягче и не привязывался по мелочам. Разрешал выпить лишнюю стопку, пытался рассказывать анекдоты, но атмосфера продолжала сгущаться, словно перед бурей.

Почему-то упала добыча золота. Марат приказывал менять места, заставлял скрупулезно копаться на каком-нибудь пятачке, но результаты не улучшались. Советовался с Вагановым. Тот вяло пожимал плечами:

— Идет золото… хоть и поменьше. Значит, фарт такой…

Марат начинал злиться и, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать, терпеливо допытывался, все ли мы правильно делаем.

— Делаю, как умею, — коротко отвечал Ваганов, и я замечал, как вздувались желваки на его небритых впалых щеках.

Ваганов стал чаще подходить ко мне, особенно если рядом никого не было.

— Ну блин, вляпались мы с тобой, — закуривал он очередную «приму» из мятой пачки.

— Вляпались, — соглашался я.

Андрей уже знал мою историю и сочувствовал мне.

— Марат вчера вечером подходит, — рассказывал Ваганов, — и начинает лапшу на уши вешать. Ты, мол, не переживай: свою долю, как договорились, полностью получишь. А это тебе аванс. И протягивает пачку денег. Здесь, мол, двести долларов и миллион деревянными. Я его спрашиваю: «Это вместо полкило золота, которые вы мне должны, что ли? Так полкило минимум на пятнадцать миллионов тянет, а ты мне какие-то гроши предлагаешь». Не взял я его деньги. Если вы, говорю, мужики настоящие, то рассчитаетесь со мной как положено. Может, зря не взял? С паршивой овцы хоть шерсти клок.

И все же за десяток дней мы намыли три килограмма золота. А потом пошел дождь. Два дня мы не вылезали — из палаток, ели консервы с черствым хлебом и ворочались под влажными набухшими одеялами. Спасибо Ваганову, единственному опытному таежнику среди нас: он умудрялся под непрерывным обложным дождем разводить костер и кипятить чай.

Дорошенко переползал в палатку к Марату и Женьке. Андрей от них уходил, и мы подолгу сидели с ним вдвоем, разговаривая о жизни. Иногда Марат наливал своим бойцам водки, подносил и нам. Я не раз наблюдал, как он пытался подойти к нашей палатке незамеченным, послушать, о чем мы говорим. Ничего интересного для себя он ни разу не услышал: никаких тайных планов мы не строили, о добыче золота я также не заговаривал, хотя некоторые вопросы у меня на языке вертелись.