– Судя по всему, этим утром поспать мне так и не дадут, – попытался ворчать обер-диверсант рейха, поспешно одеваясь, но, взглянув на часы, ужаснулся: около десяти утра! – Какая еще радиограмма? – поспешил он к двери.
– В последние дни вам адресуют только самые обнадеживающие, как, например, эта.
– Вы под утро, точнее, на рассвете, ничего подозрительного не видели, не слышали?
– Спала сном прощенной блудницы, – беззаботно заверила его Фройнштаг. – А что, кроме меня вас решился побеспокоить еще кто-то? Покажите-ка мне ее, – изобразила эдакую «фурию в ярости», – ту, которая посмела…
– Посмели, на рассвете, поскольку дверь оказалась незапертой.
Лилия на несколько мгновений замерла, осмысливая сказанное, после чего тут же повинилась:
– Это непростительный просчет, причем, прежде всего, мой.
– Теперь это уже неважно.
– Неужто потребовали отменить экспедицию еще до ее начала?
– Пока что предупредили.
– Хотя следует помнить: тот, кто в самом деле намерен убить, предупреждать не станет.
– Тогда что же это было?
– Не исключено, что кто-то элементарно «набивает себе цену» или повышает акции, – истолковывайте, как хотите. По-моему, этот доброжелатель находится где-то рядом, и очень скоро явится к вам, чтобы убедить, что без его поддержки африканских сокровищ фельдмаршала вам не найти.
– Вы, как всегда, безутешно мудры, Фройнштаг.
– Вот именно, «безутешно». Надеюсь, после этого бесподобного комплимента вы не потребуете еще и назвать имя вашего «добродетеля»? – процедила Лилия, только теперь отдавая Скорцени радиограмму.
Как оказалось, ее принес вахтенный матрос «Крестоносца». Убедившись, что дверь заперта, он какое-то время в нерешительности топтался под ней, не осмеливаясь нарушить сон самого Скорцени. И кто знает, сколько это продолжалось бы, если бы матроса не заметила Фройнштаг, которая как раз намеревалась снова напомнить разоспавшемуся оберштурмбаннфюреру о своем существовании.
Из текста же самого послания, только уже после повторной дешифровки его, точнее, после истолкования содержащихся в нем намеков, следовало, что мини-субмарина испытание прошла, находится сейчас на Сардинии, на вилле князя Боргезе, и ждет прибытия парохода «Умбрия». Кроме того, фрегат-капитан убедительно просил Скорцени срочно прибыть на известную ему виллу «Витторио», на которой их гостеприимно встретит хозяйка, Розанда Лукания.
20
– Если я все правильно понимаю, мы с вами приступаем к завершающей стадии операции «Сокровища Роммеля»? – поинтересовалась Лилия. Еще в коридоре она прошлась взглядом по составленному из намеков тексту радиограммы, однако поняла далеко не все.
– Ну, завершающая начнется лишь после того, как сокровища окажутся в наших тайниках, причем как можно дальше от Корсики.
– Как можно дальше, – с этим я согласна. Впрочем, с такими сокровищами можно просто скупить весь этот остров, вместе со всеми его горными отарами овец и стаями сепаратистов? Может, так и поступим?
– Уймитесь, Фройнштаг. Я и сам порой люблю пофантазировать, однако всему же есть предел. Матрос, который принес эту радиограмму, все еще в отеле?
– В коридоре мается, ему велено ждать вашего решения.
– Передайте, пусть отправляется на яхту и предупредит, чтобы готовились к отплытию; через час двадцать снимаемся с якоря. – И, пока Фройнштаг выполняла это поручение, связался по внутреннему телефону с администратором отеля и попросил разыскать реюньонца Виктора Денни, с предложением о встрече с ним через пятнадцать минут в ресторане.
– Он уже в ресторане, – последовал ответ, – и, судя по поведению, высматривает вас.
«Ничего не скроешь в этом дьявольском «Пристанище»: все и везде прослушивается и просматривается!» – ужаснулся собственному открытию Скорцени, что, однако, не помешало ему галантно пригласить Лилию в ресторан.
– А вы, оберштурмбаннфюрер, уверены, что вам удобно будет вести беседу с русским полковником в моем присутствии?
– Не уверен, – честно признал «самый страшный человек мира». – Особенно в присутствии этой приблудившейся к «загнивающему Западу» коммунист-аристократки Анны фон Жерми.
– Вот и я того же мнения.
В зал ресторана можно было попасть и по крытому переходу, но Скорцени вывел женщину на улицу, чтобы не отказывать себе в удовольствии пройтись по узенькой парковой тропинке, которая пролегала в обход холма, почти по кромке берега. Конечно, расстояние до входа в ресторан увеличивалось при этом вдвое. Зато на каком-то отрезке у всяк бредущего по извилистой тропе сотворялась видимость единения с природой при полной отстраненности от всего прочего мира, с его суетой, соблазнами и опасностями.