Золото Роммеля

– Дьявол меня расстреляй! – только и мог сказать он, наблюдая, как масон ложи иллюминатов[18] невозмутимо проходит мимо него и, остановившись между штурмбаннфюрером Умбартом и княгиней, расставляет отдающие подвальной прохладой винные бутылки, хотя на столе их и так было предостаточно. – Где я, в конце концов: на вилле «Орнезия» или в «Солнечной Корсике»?

– У «Солнечной Корсики» на время появился другой хозяин, – сдержанно просветил его Шварц. – Мне пришлось якобы продать ее одному надежному человеку, к которому у новых французских властей особых претензий не появится и который, надеюсь, сумеет сохранить этот, как его с некоторых пор называют, «корсиканский бункер Скорцени», до лучших знамений.

– Однако вы как закоренелый баварский сепаратист в эти «лучшие знамения», конечно же, не верите, – иронично поиграл улыбкой Отто, – поскольку знамения эти будут касаться Германии.

Кирпично-пепельное лицо Шварца слегка удлинилось. Он слишком давно не общался с обер-диверсантом рейха, и теперь ему заново следовало привыкать к его манерам, способу мышления, а главное, к принципам изложения мыслей. Австриец Скорцени всегда считал его «закоренелым баварским сепаратистом», но предупредил начальника корсиканского гестапо, что пристрелит каждого, кто посмеет преследовать владельца «Солнечной Корсики» и давнего агента СД за этот «мелкий грешок юности».

Обер-диверсант, конечно же, шантажировал его «баварским сепаратизмом», за который легко можно было угодить на виселицу, но делал это со своеобразным, «расстрельным», юмором.

– Политические постулаты всегда становятся доступнее после бокала корсиканского вина, – молвил Шварц, любовно осматривая три запотевшие от холода бутылки красного вина, точно такие же, какими осчастливливал своих гостей в «Солнечной Корсике».

– И все же не представляю вас вне Корсики, – с легкой грустинкой признал Отто, прощупывая леденящую твердь бутылочного стекла. – Вы и этот священный остров – неразделимы, да простит вас Великая Бавария, горделиво возвышающаяся над погрязшими в мизерии «австриями», «помераниями», «саксониями» и прочими «германиями».

– Вам не кажется, штурмбаннфюрер, что с синьором Шварцем вы общаетесь на некоем языке символов и намеков? – не удержалась Сардони. – Что совершенно лишает всех нас, остальных, возможности принимать участие в вашей великосветской беседе?

– Вы очень точно уловили суть нашего общения, княгиня. Мы с Великим магистром ордена иллюминатов синьором Шварцем действительно общаемся с помощью символов. Будь вы, княгиня, коммунисткой, вы бы, конечно, знали… Кстати, вы все еще не коммунистка?

– Я еще окончательно не решила, – мило улыбнулась Мария-Виктория, с благоговением наблюдая за тем, как Шварц наполняет вином ее бокал. – Вполне возможно, что сразу же после войны возглавлю легион местных революционеров.

– …Тогда вы бы знали, что основной символ коммунистов – пятиконечная звезда – перешел к ним как символ всемирного масонства вместе с лозунгами: «Свобода, равенство, братство!», пионерским приветствием «Будь готов! Всегда готов!», столетиями служившим паролем масонов; а также номенклатурным утверждением при назначении на должности, которое в точности соответствует ступеням посвящения в масонские степени. Все европейские революции были организованы масонами.

– Эту «революционную тайну» я, кажется, постигла.

– И вообще, им есть чем гордиться: Кромвель, Наполеон, Ленин, сотни военачальников, политиков, монархов и прочих деятелей – все это масоны. Я не прав, гер Шварц?

– Мне кажется, назрела необходимость обсудить проблемы масонства более обстоятельно, – неожиданно парировал «баварский сепаратист», свинцово взглянув на Скорцени. – В иной обстановке, а также в ином составе.

И штурмбаннфюрер вновь ощутил, что перед ним уже не тот запуганный владелец ресторанчика, который чуть было не ронял поднос после каждого полушутливого выпада против него. Даже после того, как Скорцени добился, чтобы Шварцу выделили несколько тысяч марок для реконструкции его заведения, пострадавшего во время налета вражеской авиации, смелее вести себя тот не стал. А тем временем Скорцени явно повело:

– Какую еще великую революцию вы затеяли, брат Шварц, мастер Ложи Девяти Сестер?[19] Бастилия, как уверяет нас Мария-Виктория, княгиня де Сардони, давным-давно взята. Людовик XVI, а равно как и королева Мария-Антуанетта, казнены. Пятиконечная звезда и всемирный интернационализм восторжествовали. Я ничего не напутал во всей этой висельничной марксистско-масонской истории?

– Не масонохульствуйте, Скорцени, – в тон ему ответила княгиня. Однако лицо ее оставалось при этом предельно сосредоточенным, и было ясно, что разговор о масонах, да еще и в таком тоне, какого-то особого удовольствия ей не доставляет. – Не пытайтесь войти в историю Германии в ипостаси величайшего масононенавистника. Все равно тайные ложи в рейхе были разогнаны Гитлером, а не вами.

Скорцени едва заметно улыбнулся.