Золото скифов

По центру холла были устроены двойные распашные двери со стеклянными фасадами, видимо в большой праздничный зал, влево шла белого мрамора лестница на второй этаж. Стены особняка были оклеены шёлковыми тканными темно-шоколадного цвета обоями, с теснённым растительным рисунком. Очень высокие белые потолки с лепниной и огромной люстрой богемского хрусталя были изюминкой интерьеров, довершали всё живописные огромные картины в дорогих багетных рамах с бытовым сценами жизни древних немецких городов. Картины, по мнению Ромы, были если не кисти самого Лукаса Кранаха, то уже точно кого то из живописцев его школы. Эти полотна завораживали и поглощали всё внимание Ромы, сочные краски и средневековые сюжеты приковывали к себе взгляд, неподдающаяся пониманию игра света и тени оживляла немного гротесковые лица изображённых на картинах горожан средневековых городов.  На калькуляторе в iPhone наверно не хватит нулей, если всё это оценить в рублях промелькнуло в голове у Райнгольда.

На втором этаже особняка Морица было около восьми больших комнат. Подойдя к дверям одной из них дворецкий постучал и выждав минуту приоткрыл дверь, сделав ещё одну паузу он, обращаясь к кому-то находящемуся в комнате, спросил разрешения впустить Романа. Из глубины помещения ему кто-то утвердительно ответил, и дворецкий, распахнув перед Райнгольдом дверь и пропуская его, отступил на шаг в сторону. Войдя в большую комнату, Роман попал в полумрак. Высокие потолки с лепниной и широким багетом давали просторному помещению ещё больший объём. Тяжёлые шторы на трёх больших окнах были задёрнуты и спальню освещала лишь симпатичная лампа из пятидесятых, с колпаком из зелёного стекла, стоящая на массивном рабочем  столе. А так же мягкий свет исходил из двух бронзовых бра, находящихся сзади Ромы, на стене у входной двери.

Массивная деревянная кровать шоколадного оттенка из африканского бакаута, дерева жизни, с резной спинкой с видом сцены охоты туземцев на льва и изящными резными стойками матерчатого полога из натурального льна и москитной сеткой, была в полумраке.

На кровати на высоких подушках, укрытый мягким шотландским клетчатым пледом, лежал статный старик в архаичном спальном колпаке и больших очках с толстыми стёклами в роговой оправе, с покладистой тёмной  с проседью бородой. На лице старика выделялись тёмные густые брови и большой греческого типа нос. Может быть, из-за полумрака комнаты Рома дал бы ему на первый взгляд лет семьдесят, семьдесят пять. Но по всей вероятности это и был старик Олберих Мориц, а ему то, было уже под девяносто.

Одет Мориц был в мягкий велюровый халат синего цвета, из-под которого была видна белоснежная тонкого шёлка рубашка с повязанным под ней, на его шее тонким бордовым шарфом. Большие ухоженные руки Мориц держал, на какой-то толстой немецкой книге в кожаном переплёте.

На стенах спальни владельца дома также висели картины, но это были картины уже другого времени и других мастеров, чем те, что находились в холле. Изображены на этих полотнах были портреты, скорее всего многочисленных предков Морица, тут было пару немецких баронов 19 века, один из родственников был в костюме германского офицера первой мировой, остальные были в штатских цивильных костюмах, женщины в дорогих платьях и в драгоценностях.

В изголовье большой кровати висел портрет красивой женщины, которой на вид было бы около сорока лет, сидящей в высоком резном кресле с гербом на спинке в виде головы льва, на фоне тёмной драпировки. Она была одета в тёмное бархатное платье, с накинутым на плечи норковом манто и в колье с изумрудами. Как понял Роман, портрет, скорее всего, был изображением покойной жены Олбериха Морица, Эльзы Карловны фон Ригер.

Лицо старика казалось болезненно бледным, у кровати на приставном столике на колёсиках находились какие-то лекарства, тонометр в темной бархатной коробке, градусник, большой стакан и графин с водой.  Олберих Мориц пригласил Райнгольда присесть в стоящее  у стола кресло для посетителей. Дворецкий увидев, что его услуги больше не требуются, аккуратно прикрыл за собой дверь и молча удалился.

– Как вы уже знаете Роман Генрихович, у нас произошло великое несчастье, – начал срывающимся, но твёрдым голосом старик Мориц свой разговор с Райнгольдом, – уже как две недели тому назад, пятого числа в Коктебеле, на нашей яхте трагически погиб мой сын. Мой единственный сын Карл, – старик сделал паузу, видимо разговор давался ему с большим трудом, – обстоятельства его безвременной смерти, а точнее гибели, вызывают у меня ряд вопросов, хотя следствие уже пришло видимо к своим выводам. Карл был найден на нашей яхте, сгоревшей у причала в нашем  яхт-клубе,  с огнестрельным ранением в голову… Мне говорят, что это он сам застрелился, в его руке якобы был найден пистолет. Но я не верю. Как мог застрелиться человек… Мой сын… Имея чувство долга перед семьёй, перед детьми, перед свои отцом наконец…. Как он мог уйти не поговорив со мной… Он бы ни когда так не поступил, не уронил бы честь семьи, что бы не случилось.