Золото Соломона

— Даниель, ваше присутствие на Шайвском утёсе было бы мне полезно, — объявил сэр Исаак Ньютон, вступая в их разговор из-за спины Барнса. Он натягивал плащ. Рядом стоял на палубе сундучок, и по взглядам, которым Исаак награждал каждого, кто к нему приближался, Даниель заключил, что в сундучке какие-нибудь натурфилософские или алхимические орудия.

Барнс на мгновение задумался.

— С другой стороны, — сказал он, — я могу прыгать на одной ноге.

Дом наместника, Лондонский Тауэр. Конец дня

К тому времени, как он добрался до спальни покойного наместника, пять крюков, заброшенных на верёвках, уже цеплялись за подоконники открытых окон. Ещё один крюк влетел через стекло, и осколок едва не лишил Макиена последнего глаза. Он повернулся, попятился к окну, высунул руку на ветерок и махнул несколько раз, пока не услышал снизу ликующие крики.

Полтора года назад Макиена взяли под стражу за убийство. Убитый был англичанин: виг, который посмеялся над Макиеном в кофейне, делая вид, будто не понимает его слов. Истицей выступила вдова: противница куда более грозная. Путём различных интриг она сумела превратить удар кинжалом в акт государственной измены. Напирая на то, что её покойный супруг был членом парламента, она убедила магистрата, что шотландский якобит-тори убил видного государственного деятеля по наущению врагов Англии. Таким образом, Макиен попал в Тауэр, а не в Ньюгейт. С тех пор он ни разу не ступил за Внутреннюю стену, зато теперь одним махом осуществил половину побега, высунувшись по пояс в окно.

Там был совершенно другой мир. Первым делом Макиен посмотрел на реку — страницу, которую одноглазому не так-то легко было прочесть, столько судов теснилось в Лондонской гавани. В детстве любой корабль казался Макиену чудом. Теперь, повоевав, он видел в каждом сгусток устремления, застывшее действие.

Скоро он различил треугольные паруса шлюпа и синий французский военно-морской флаг, а ниже, на палубе, солдат в синих мундирах. Для самых непонятливых шлюп теперь ещё и дал беспорядочный залп из всех своих фальконетов. Выстрелы, как знал Макиен, преследовали две цели. Во-первых, убедить гвардейцев на пристани, что противник — не мираж. Во-вторых, сообщить остальным участникам спектакля, что Макиен сорвал победу и выглянул в некое окно.

В Тауэре и на пристани должны были сейчас находиться семьдесят два рядовых, четыре капрала, четыре сержанта, два барабанщика и один лейтенант, то есть целая рота — минимальный гарнизон, необходимый, по мнению высших лиц, для охраны крепости.

Четверть этого количества — один взвод — обычно находилась на пристани, с наиболее уязвимой стороны Тауэра, куда любой мог попасть на лодке. Остальные три четверти были распределены по различным постам и караульным будкам у ворот, дамб и подъёмных мостов, у домов стражников, перед Башней сокровищ и тому подобных местах.

Стражников было около сорока. Они представляли собой рудимент преторианской гвардии, созданной Генрихом VII после победы на Босвортском поле, и формально считались солдатами — «копьями королевы». Однако Макиена они заботили куда меньше гвардейцев, поскольку находились каждый в своем доме, с узниками, к тому же были плохо вооружены и вообще не организованны как военная часть.

Обычно здесь же ошивались Чарльз Уайт и королевские курьеры — довольно опасные ребята, — однако сегодня они все отправились на увеселительную прогулку по реке.

В теории существовало ещё и ополчение Тауэр-хамлетс, но ему на сборы потребовались бы дни, а на то, чтобы привести в порядок затворы кремнёвых ружей — ещё больше. К тому же ополченцы жили в основном по другую сторону рва.

Был ещё старший канонир с четвёркой подчинённых; к такому часу он всегда до бесчувствия напивался. Один или два канонира сейчас при исполнении — то есть в подземелье (пересчитывают ядра), а не на бастионе с горящими пальниками в руках. Чтобы зарядить пушки и мортиры на пристани и произвести выстрел, требовалось куда больше людей. Обязанность эта лежала на гвардейцах. Когда давали салют в день рождения королевы или при встрече посла, к пушкам ставили чуть ли не весь полк.

Таким образом, оставалось выяснить, где оставшиеся пятьдесят с небольшим гвардейцев, и вывести их из строя.

Что Руфус Макиен хотел услышать, он услышал теперь: барабанную дробь с пристани, означавшую «Тревога! Тревога!» Впрочем, важно было другое: слышат ли её гвардейцы на Минт-стрит и во Внутреннем дворе за звоном колоколов, сзывающих на пожар?

Проверить это легче всего было из дома наместника. Макиен вышел в коридор. Почти сразу впереди была лестница. Энгусина (рыжеволосая девица) поднималась по ступеням, одной рукой придерживая подол, а другой сжимая пистолет. Её веснушчатое лицо раскраснелось, как будто с ней кто-нибудь заигрывал.

— Часовые испужались! — объявила она. — Припустили, чисто куропатки при звуке выстрела.

— Выстрел, да, а вот слышат ли они барабан?

Макиен нырнул в мезонинчик и в один прыжок оказался у окна, выходящего на плац. То, что он увидел, его порадовало.