Золото Соломона

— А по тому, что кроме хорошей кости у меня есть ещё и зубы, вы можете заключить, что я вообще не употребляю сахара. Наше единственное оружие против нежелания знать — истории. Истории, которые собираете и записываете вы один. В ящике под лестницей у меня хранится стопка писем примерно такого содержания: «Я не видел в системе рабства ничего дурного, однако ваша книга раскрыла мне глаза. Хотя почти все рассказы в ней слезливы и однообразны, один растрогал меня до глубины души; я перечитываю его вновь и вновь и понимаю всю гнусность, всю бесчеловечность рабства…»

— Какой? Какой из рассказов так тронул читателей? — завороженно спросил Даппа.

— То-то и оно, Даппа: они пишут о разных рассказах, каждый о своём. Такое впечатление, что если представить публике достаточно много историй, почти любой найдёт ту единственную, которая говорит его сердцу. Однако нельзя предсказать, какая это будет.

— Значит, то, что мы делаем, подобно стрельбе картечью, — произнёс Даппа. — Некоторые пули поразят цель, но неизвестно какие — так что выпустим их побольше.

— Картечь имеет свои достоинства, — кивнула Элиза, — но ведь корабль ею не потопишь?

— Да, миледи.

— Так вот, мы выпустили достаточно картечи. Большего мы ей не добьёмся. Теперь, Даппа, нам нужно ядро.

— Один невольничий рассказ, который тронет всех?

— Да. Вот почему меня не огорчает, что вы не собрали в Бостоне ещё картечи. Разумеется, обработайте то, что у вас уже есть, и пришлите мне. Я напечатаю. Но потом — никакого рассеянного огня. Примените свои критические способности, Даппа. Найдите тот невольничий рассказ, который будет больше, чем просто душещипательным. Тот, что станет нашим пушечным ядром. Пора топить невольничьи корабли.

Клуб «Кит-Кэт». Вечер того же дня

— Я уверен, что за нами наблюдают, — сказал Даниель.

Даппа рассмеялся.

— Вот почему вы так старались сесть лицом к окну? Думаю, за всю историю клуба никому ещё не приходило желание смотреть на этот проулок.

— Можете обойти стол и сесть рядом со мной.

— Я знаю, что увижу: множество вигов пялятся на дрессированного негра. Почему бы вам не обойти стол и не сесть рядом со мной, чтобы вместе полюбоваться голой дамой на этой удивительно большой в длину и маленькой в высоту картине?

— Она не голая, — резко отвечал Даниель.

— Напротив, доктор Уотерхауз, я различаю в ней неопровержимые признаки наготы.

— Однако назвать её голой — неприлично. Она — одалиска, и это её профессиональный наряд.

— Может быть, все взгляды, которые, по вашему мнению, устремлены на нас, в действительности прикованы к ней. Картина новая, от неё ещё пахнет лаком. Пожалуй, нам лучше было сесть под тем пыльным морским пейзажем. — Даппа указал на другое длинное и узкое полотно, изображавшее голландцев за сбором съедобных моллюсков на очень холодном и неуютном берегу.

— Мне случилось видеть вашу встречу с герцогиней Аркашон-Йглмской, — признался Даниель.

— «Де ля Зёр» — менее официально, — перебил Даппа.

Даниель на мгновение опешил, потом скроил кислую мину и покачал головой:

— Мне непонятно ваше веселье. Напрасно я заказал вам асквибо.

— Я слишком долго на суше — видимо, меня слегка укачало.

— Когда вы отплываете в Бостон?

— Значит, переходим к делу? Мы намеревались отплыть во второй половине апреля. Теперь думаем в начале мая. Что вам нужно оттуда забрать?

— Работу двадцати лет. Надеюсь, вы обойдётесь с ней бережно.

— Что это? Рукописи?

— Да. И машинерия.

— Странное слово. Что оно означает?

— Простите. Это театральный жаргон. Когда ангел спускается на землю, душа воспаряет на небеса, извергается вулкан или что-нибудь ещё невероятное происходит на подмостках, люди за сценой называют машинерией различные пружины, рычаги, тросы и прочее оборудование, посредством которого создаётся иллюзия.

— Я не знал, что у вас в Бостоне был театр.

— Вы ошибаетесь, сэр, бостонцы бы такого не допустили — меня бы выслали в Провиденс.

— Так как же у вас в Бостоне оказалась машинерия?

— Я употребил слово иронически. Я построил там машину — вернее, за рекой, в домишке между Чарлзтауном и Гарвардом. Машина не имеет ничего общего с театральной машинерией. Её-то я и прошу забрать.

— Тогда мне нужно знать, по порядку: опасная ли она? громоздкая? хрупкая?

— Отвечаю по порядку: да, нет, да.

— В каком смысле опасная?

— Понятия не имею. Однако она станет опасной, только если повернуть заводной рычаг и дать ей пищу для размышлений.

— В таком случае я буду держать заводной рычаг у себя в каюте и по мере надобности бить им пиратов по голове. И я запрещу команде вести с вашей машинерией разговоры, кроме самых безыскусных: «Доброе утро, машинерия, как здоровье? Не ноет ли в сырую погоду коленный вал?»

— Я бы посоветовал упаковать детали в бочки, переложив соломой. Ещё вы найдёте тысячи прямоугольных карточек, на которых написаны слова и числа. Их тоже надо упаковать в водонепроницаемые бочонки. К тому времени, как вы доберётесь до Чарлзтауна, Енох Роот это уже сделает.