Прямо скажем, я на своём веку и пострашнее видел, но шатучая конструкция и шибающее в нос амбре сподвигли меня призадуматься, нельзя ли что-то с этим сделать. Всё равно какое-то время мне предстоит здесь прожить. Ладно, сделал зарубку в мозгу. Подумаю.
— Фу, правда? — встретила меня добрая сестрица на выходе.
— Фу — не то слово. Ты тоже сюда ходишь?
— Не всегда, только маме не говори.
— Не буду. Идём дальше.
Дальше была баня, которая по древности могла соперничать с туалетом. Внутри было тоже не айс. Пол у самого полка подо мной откровенно шатался. Скоро провалится. Ещё одна забота — в баню мне тоже придётся ходить сюда.
Потом пошли грядки и парники, и нам досталось по огурцу, сорванному рукой Тани. Так, хрустя экологически чистым овощем, мы дошли до забора, в котором не хватало двух досок. За забором территория была совсем дикая. Заросшая тропка вела вглубь, и явно знавала лучшие времена.
— Смотри, правда красивый? — позвала меня ускакавшая вперёд сестра. — Больше ни у кого такого нет.
— Да, неплохой, — согласился я, рассматривая красную лилию.
— Сейчас я этой крапиве! — возмущённо заорал Мишка, неосторожно сошедший с тропы.
Схватив палку, пацан начал лупить ей заросли, приговаривая: «Вот тебе! Вот так! Вот!»
— Смотри, сестру не пришиби, — заметил я ему и решил сходить до домика.
Дети заняты, а меня прямо каким-то шестым чувством тянуло посмотреть на Федькино хозяйство. Богато живёт, ничего не скажешь. Всё в каких-то ухабах. Картошка, всё-таки посаженная, заросла сорняками и явно не окучивалась, тогда как на «нашем» огороде ряды были стройными, прополотыми и обтяпанными. Один уголок выглядел чуть более ухоженным, видимо, мои приходили, но времени на всё не хватило. Тут и трава была выдрана, и рядки подгребли.
Халупа по вместимости напоминала скорее стайку, и была заперта на ржавый висячий замок. Тупанул с ключом. Позаглядывав в единственное крохотное окошко, ничего внутри не разглядел, потому что оно было затянуто изнутри плёнкой. Походу, бывшая баня. А дом где? От дома остались только рожки да ножки, точнее, фундамент и остов печи. Сгорел, причём давно, лет пять назад.
— Саша, ты тут? Мы домой пошли, воды можно возьмём?
— Что? Какой воды?
— Из бочки, купаться.
— А как в дом попасть, ключ где-то у нас лежит?
— У мамы. Хочешь, принесу?
— Тащи.
— Так мы воды возьмём?
— Принесёшь ключ и берите.
Чего спрашивают? Бочку с водой вроде не одну видел, а в жару чего ещё детям делать?
— Ура! Миша, сейчас купаться будем. Саша разрешил воду взять! — заорала Танька, и я заподозрил, что всё-таки дал маху. Если бы можно было, не спрашивали бы. Сам я направился к местному дровяному сараю, около которого был сложен пиломатериал: брус, бруски, доски. Сложены как попало, без прокладок, сгниёт всё нахрен. Видимо, Федька хотел строиться, но стало недосуг. Экспроприировать в пользу племянников, что ли?
— Вот ключ. Только ты потом обратно положи, а то мама будет ругаться.
Дети ускакали по траве вприпрыжку, а я проник в Федькину берлогу.
Предсказуемо бардак, видно, собирался впопыхах, чтобы уйти до утра, боялся, что повяжут. И яма под топчаном, неаккуратно прикрытая паласом. Ага, похоже схрон был. Судя по размеру, там дофига чего лежало, включая оружие. Не по батину ли душу? Молодая кровь моя требовала немедленных действий: бежать за батей, рассказать про Федьку и высказать свои предположения. Ничего, до завтра подождёт. Батя дома, где ему ничего не угрожает. А завтра обстоятельно побеседуем. Пойду-ка я гляну на место старого дома лучше, влечёт меня к нему.
— Саша! Саша! — раздались отчаянные крики со стороны нашего участка. — Помоги!
Такой ужас звучал в Танином голосе, что я выскочил навстречу. Девчонка неслась по траве, не переставая голосить.
— Что за? Что?
— Мишка тонет!
Млять!
— Как? Где? — уже бежал я навстречу. Мои резиновые галоши свалились с ног, но я этого даже не почуял. Где тут можно тонуть, если рядом нет водоёмов? Не могли же они за пять минут добежать до речки? Что вообще происходит?
— В бочке. Он упал, а я не могу его вытащить.
Кабздец! Как можно тонуть в бочке? Что за хрень? Оказалось, можно, и ещё как! Ещё издалека я увидел голые детские ноги, торчащие из бочки вверх. Мать моя женщина! Я подскочил и рывком выдернул пацана из воды. Маленькое тело обмякло у меня в руках, синева разливалась от губ по лицу. Млять, ять, мать! Дыши, пацан! Дыши!
Согнув его через колено, разжал челюсти. Тело содрогнулось, исторгая из себя воду. Мальчишка забился, пытаясь дышать и выкашливая из лёгких всё, что успел вдохнуть. Давай, давай! Меня же твоя мать живьём сожрёт, и будет полностью права.