Золото Советского Союза: назад в 1975

Я заскочил домой за деньгами и побыстрее свалил, потому что матушка начала спрашивать о результатах беседы с участковым.

— Всё нормально, меня отпустили, — сообщил я, схватил протянутые смятые купюры, сунул авоську в карман с наказом на обратном пути затариться по списку.

Я шёл, уткнувшись в листок, пытаясь разобраться в схеме, где батя накидал примерный планчик посёлка и отметил на нём местонахождение основных объектов. Вроде мне туда.

Впереди решительно шагала синеокая Соня, и я пошёл за ней, откровенно любуясь стройными ножками в лёгких босоножках, простеньким ситцевым платьем, волнующе колышущимся над голыми коленками, длинной шеей, над которой прыгали задорные завитушки тёмно-русых волос. А нам по пути. Судя по батиному описанию, КБО находится по правой стороне самой длинной улицы посёлка.

— Не пропустишь. Это в тех краях единственное двухэтажное здание, — сообщил он на вопрос о парикмахерской.

Девушка оглянулась, увидела меня и гордо отвернулась, прибавив шаг. Я усмехнулся и тоже прибавил шаг. Поравнявшись, заглянул в её лицо.

— Ты зачем за мной идёшь? — сердито спросила она, резко остановившись.

— Я не за тобой, мне просто в эту сторону. А раз нам по пути, мы же можем идти вместе?— Нам с тобой не по пути, — сказала она, как отрезала. И перешла на другую сторону дороги.

— Мне в КБО, а тебе?

— В КБО? Зачем тебе туда? — подозрительно спросила она.

— Подстричься хочу.

— Ты издеваешься?

— Нет, почему?

— А по-моему, издеваешься. Что ты задумал?

— Да ничего я не думал.

— А с чего вдруг тебе идти стричься, когда тёти Вали нет, и я осталась единственным парикмахером?

— Бывает, — протянул я, соображая, сколько же ей лет. Я был уверен, что мы ровесники.

— Что бывает?

— Такие совпадения бывают. Ты парикмахер, я захотел подстричься. Что тут такого?

— От тебя можно ожидать, что угодно.

И такая искренняя обида была в её голосе, что мне жутко захотелось рассказать ей всю правду о себе, откреститься от чужого неблаговидного прошлого и предложить начать с чистого листа. Сто лет женщины не будили во мне таких светлых чувств. А этой девчонке удалось с двух слов, презрительно брошенных мне в лицо.

«Шарипов, старый ты пень, очнись! Ты же педофилией никогда не страдал. Она же мелкая совсем».

«Да иди ты, — ответил я сам себе. — Мне нынче лет, как ей, а может и меньше».

«Снаружи да, но в душе-то совсем не шестнадцать!»

«Э нет! Груз моих лет остался в прошлом, да и не чувствовал я себя никогда на свой полтинник. Так почему бы и не начать жизнь заново?»

Впереди показалось здание КБО и пропустить его действительно было непросто. Пожалуй, это местная архитектурная достопримечательность — единственное, замеченное мной, всё в деревянной резьбе.

Мы молча свернули к единственному подъезду, молча поднялись на второй этаж, поздоровавшись по пути с парой женщин из ателье. Соня отперла ключом дверь и сжав губы прошла в парикмахерскую. Я за ней, оглядывая интерьеры. Стены украшали обложки журнала «Советский экран» с фотографиями знакомых и незнакомых актрис. Судя по лицам и причёскам, коллекцию долго и тщательно подбирали не один год. У дальней стены стояла сушилка для волос, похожая на шлем космонавта, на столике ровной стопкой лежали журналы "Работница" и "Крестьянка" за последние годы. Зажимают нашего брата мужика. А где "Техника — молодёжи", "За рулём" или хоть "Вокруг света"?

— Садись, чего встал? — спросила Соня, уже облачившаяся в форменный халат. — Значит, стричь?

Девушка устрашающе пощёлкала ножницами, проверяя мою решимость.

— А ты точно умеешь? — покосился я на её насмешливое лицо.

— Умею, я курсы кончила в прошлом году.

— Тогда стриги! — махнул я рукой и уселся на стул перед зеркалом.

— Как, на самом деле? — растерялась она.

— Вот балда. Полчаса ей талдычу, что постричься пришёл, а она только глазами своими хлопает.

— И... сколько состригаем?

— Всё! С висков и на затылке под машинку можно, а сверху сантиметров пять оставь.

— Но, а...

— Ты будешь-нет делом заниматься?

Соня закусила губу и приступила к стрижке. Я наблюдал в зеркало за её серьёзным видом и любовался точёными чертами. Ну до чего же красивая.

— Скажи, пожалуйста, что сегодня товарищ старшина имел в виду? — не выдержала она, первой начав разговор.

— А что он имел в виду?

— Просил перенести собрание в интересах следствия.

— Ах это. Я не могу разглашать, сама понимаешь.

— Цену себе набиваешь?

— Нет, меня попросили молчать.

— Когда это тебя останавливало?

— Я решил измениться.

— Раньше надо было думать. Теперь это не поможет. Тебя твёрдо намерены исключить.

— За что?

— А сам не догадываешься?

— Нет.

— А мне только показалось, что ты серьёзен. А ты в своём репертуаре.

— Я серьёзен. Мне тут по голове прилетело, и я плохо некоторые моменты помню.

— Некоторые?

— Многие. Проще перечислить, что я помню. Представь теперь, меня кто ни встретит, начинает рассказывать, какой я такой-сякой. А я даже не помню, за что меня ругают.

— Не убедительно.

— Ну уж как есть. Вот тебя я вроде и не помню, а будто сто лет знакомы.

— Врёшь!