Золото Трои

Тафур побывал там незадолго до Кириака из Анконы, одного из наиболее примечательных путешественников и собирателей древностей той поры. Странствующий антиквар времен раннего Возрождения, он, возможно, более чем кто другой, заслужил звание первого археолога, хотя само это слово появится лишь через 400 лет.

В октябре 1444 г. Кириак отплыл к Имбросу и увидел торчащий над ним остров Самофракия, как и писал Гомер. Так что знаменитый писатель и путешественник XIX в. Александер Кинглейк был не первым, кто заметил, что Гомер говорит о подлинных вещах: «Вверху над Имбросом — вверху в далеких небесах — Самофракия, сторожевая башня Нептуна, так определил ее место Гомер, и вот она здесь». Наблюдение Кириака записано на его экземпляре трудов античного географа Страбона. Уходя из окрестностей Трои, Кириак вспомнил эпизод «Илиады», где Посейдон наблюдает битву греков с троянцами с «высочайшей вершины лесистой Самофракии». Гомер говорил правду!

Бывший судовой клерк, прославленный путешественник-купец и неофициальный политический советник, Кириак полвека бродил по восточному Средиземноморью, карабкаясь по руинам, делая зарисовки монументов, копируя высеченные надписи, выступая перед жителями сонных средиземноморских городков с просьбами спасти их «полупогребенную славу», связать порванную нить с античным миром — «сынов Греции» и «сынов Трои».

Надежды Кириака на «сынов Греции и Трои» напоминают нам, как своеобразно история археологии в Греции соединена со вторым рождением эллинизма и идеей греческой государственности. Византийцы, правившие Восточной Римской империей до падения Константинополя, не называли себя эллинами, словом, которым для самоописания сегодня пользуются греки (как делал это и Фукидид). Они были «римлянами» и, более того, на протяжении всей своей истории относились враждебно к тому, что известно под названием «эллинизм» — философским, моральным и религиозным концепциям Древней Греции. Для них это было язычество и политеизм: в XI в., сообщает Михаил Пселл, греческие монахи крестились при имени Платона, этого «эллинского Сатаны».

Эллинистское движение созрело в первой половине XV в., в годы, непосредственно предшествовавшие падению Константинополя. Обитатели Пелопоннеса, прилегающих островов и материка объявили себя прямыми потомками древних греков и заявили о необходимости восстановления национального государства на землях, которые когда-то занимали их далекие предки. Вот в таком политическом климате люди, подобные Кириаку Анконскому, собирали и регистрировали археологические свидетельства эллинской цивилизации. Особое значение придавалось Троянской войне, потому что, как сказал Фукидид, это было первое записанное действие объединенныхэллинских государств. Но в 1453 г. турки под командованием Мехмета II взяли Константинополь, а вскоре за ним в 1456 г. — Афины, в 1460 г. — Морею. Мечта, мелькнувшая на миг, испарилась.

Мистическое стремление Кириака совместить древность с современностью, желание заставить легенду о Трое послужить нынешним политическим целям получили комичное завершение. В 1462 г. его друг Мехмет II посетил место, где стояла «Троя». Грек Критобулос Имбросский, который, как и многие греки, поддерживал Мехмета из-за ненависти к «латинянам», католической церкви, пишет:

Мехмет осмотрел руины, увидел топографические преимущества города и его благоприятное расположение рядом с морем и противолежащим континентом. Затем попросил показать могилы Ахилла, Гектора и Аякса и, подобно другим великим завоевателям, сделал приношения к могиле Ахилла, произнеся речь о его великих деяниях и что нашелся поэт Гомер, восславивший героя. Затем произнес следующие слова: «И меня избрал Аллах; чтобы отомстить за этот город и его народ: я победил их врагов, опустошил их города и отдал мизийцам их богатства. Ведь именно греки уничтожили город, это их потомки уплатили долги — нам, народам Азии.

Разграбив Константинополь, Мехмет отомстил за падение Трои. Колесо истории сделало полный оборот: даже если бы Мехмет не сказал таких слов, то, подражая Александру Македонскому, он должен был их сказать!